Фил начал по субботам работать в магазине мужской одежды, и я перешел в наступление. Те из нас, кто не работал или работал по будням после школы, встречаясь в субботу после обеда, прогуливались взад-вперед по Хай-стрит, просаживали кучу времени и денег в магазине пластинок «Арлекин рекордз» и «баловали себя» (от наших матерей мы усвоили некоторые словечки из суровых послевоенных лет) «кофеварочным» кофе – это считалось последним французским шиком. Иногда мы заглядывали в магазин к Филу; иногда он продавал мне что-нибудь со скидкой, положенной только персоналу. Это не мешало мне потихоньку от него спать с его подружкой.
Я знал – этому научили меня Элисон и Пенни, – что расставаться бывает тяжко, но не знал, что и роман крутить тоже может быть тяжко. А нам с Джеки было пронзительно, не по-детски тяжко. Мы встречались втайне от всех, и созванивались втайне от всех, и занимались любовью втайне от всех, и спрашивали друг друга «Что будем делать?» втайне от всех, а еще мы говорили о том, как здорово будет, когда нам не придется больше скрываться. Я в общем-то не задумывался, верю я в это или не верю. Как-то не хватало времени задумываться.
Я старался не торопить ее с отставкой Филу – я и так чувствовал себя достаточно неудобно из-за того, что сплю с его подружкой и все такое. Но отставка была неизбежной: Джеки высказывала мне сомнения на его счет, и я вынужденно, как хворых котят-сосунков, пестовал эти ее сомнения, пока в конце концов они не выросли в полновесные крепкие обиды и не начали свободно, когда им самим заблагорассудится, своими кошачьими лазами проникать в наши с ней разговоры.
А потом как-то на вечеринке я увидел, что Фил с Джеки шушукаются в уголке и Фил при этом был явно расстроен, весь побледнел и чуть не плакал, а потом он ушел домой, а на следующее утро Джеки позвонила мне и спросила, не хочу ли я пойти погулять, и мы пошли гулять, и с тех пор уже ни от кого не прятались; продолжалось это недели три.
Ты скажешь, Лора, мы были детьми. Ты скажешь, что это идиотизм – сравнивать Роба и Джеки с Робом и Лорой, давно разменявшими четвертый десяток, прочно стоящими на ногах, живущими вместе. Ты скажешь, что подростковый адюльтер ничто в сравнении с адюльтером взрослых, – и будешь не права. С тех пор я несколько раз оказывался одним из углов любовного треугольника, но этот самый первый угол был и самым острым. Фил перестал со мной разговаривать, наша субботняя компания тоже отныне не хотела иметь с нами дела. Мама Фила позвонила моей маме. В школе я несколько недель чувствовал себя неуютно.
Сравни – и пойми разницу – тогдашнюю мою ситуацию с тем, как бы я повел себя в подобных обстоятельствах сейчас, когда я мог бы начать ходить в другие пабы и клубы, мог бы не отключать автоответчик, больше времени проводить в городе и меньше сидеть дома, порвать с прежним кругом общения и вписаться в новый (как правило, откуда бы ни взялась очередная моя подруга, ее компания никогда не пересекается с моей), а также избегать контактов с оскорбленными в лучших чувствах родителями. Тогда же вот так уйти в тень было невозможно. Хочешь не хочешь, приходилось принимать удар.
Что в ту пору озадачивало больше всего, так это чувство унылого разочарования, охватившее меня после звонка Джеки тем воскресным утром. Я совершенно не понимал, что бы оно значило. Ведь сколько месяцев я подготавливал ее похищение, и вот теперь, когда она в полном моем распоряжении, я не чувствовал ничего – и даже того меньше. Ясное дело, Джеки я об этом сказать не мог, но в то же время не мог и источать того восторга, какого, я это прекрасно видел, она от меня так ждала. Поэтому я решил вытатуировать на правом плече ее имя.
Оставить на себе пожизненную отметину мне представлялось тогда выходом гораздо более легким, нежели объяснять Джеки, что произошла нелепая ошибка, что я все безбожно напутал. Она увидит мою наколку, рассуждал я, и мне не придется вымучивать из себя слова, произнести которые выше моих сил. Я бы сказал ей, что я не из тех, кому без татуировок никуда, что я не принадлежу и отродясь не принадлежал ни к числу пофигистов-рокеров, ни к накачанным пивом амбалам. Впрочем, как раз в это время у нас в школе пошла повальная мода на наколки, и я точно знаю, что многие мужчины, коим сейчас изрядно за тридцать – среди них есть бухгалтеры и учителя, менеджеры по персоналу и программисты, – из той далекой эпохи донесли на своей шкуре душераздирающие послания типа «МАНЧЕСТЕР – ЧЕМПИОН!» или «ЛИНИРД СКИНИРД».
[5]
Я и собирался-то всего-навсего выколоть у себя на плече таинственное «Д+Р», но у Виктора, мастера по тату, не нашлось нужного трафарета.
– Ну и кто тут она – «Д» или «Р»?
– «Д».
– И давно у тебя с этой сладкой «Д»?
Меня и так пугала царившая в салоне агрессивная мужественность, каковую воплощали клиенты (все они, без сомнения, относились к разряду накачанных пивом амбалов, и мое появление почему-то их позабавило), голые тетки на стенах и ужасающие образцы предлагаемых Виктором услуг – большая часть композиций для наглядности была воспроизведена у него на предплечьях. А тут еще его доверительно-оскорбительная манера выражаться.
– Достаточно давно.
– Достаточно или недостаточно – это не тебе, дятлу, решать.
Я подивился было его воззрениям относительно того, как надо вести дела, но решил оставить свои соображения при себе.
– Пару месяцев.
– А теперь собрался на ней жениться? Или, может, она от тебя залетела?
– Не-а. Ни то, ни другое.
– Короче, вы просто гуляете и ты ей ничего не обещал?
– Ага.
– Познакомились-то как?
– Она была подругой одного моего приятеля.
– Ну и оставалась бы, дура, с ним. Когда ж у них все кончилось?
– В субботу.
– В субботу! – заржал он. – Всю жизнь мечтал, чтоб твоя мамочка приперлась сюда сопли пускать. А ну вали на хер отсюдова!
Я и повалил на хер оттудова.
Виктор, конечно же, был чертовски прав. С тех пор в периоды сердечных терзаний меня частенько подмывало разыскать его – уж он бы в десять секунд разобрался, стоит предмет терзаний татуировки или нет.
Фил с Джеки вскоре воссоединились в слезах восторга, но даже и после этого жизнь не пошла по старой колее. Некоторые девчонки из ее школы и некоторые мальчишки из нашей полагали, что Джеки просто использовала меня, чтобы потом продолжить отношения с Филом на более выгодных для себя условиях. Субботние прогулки по магазинам и кафе не доставляли нам былого удовольствия. А еще мы больше уже не восхищались неразлучными парочками – теперь мы подсмеивались над ними, да и сами они с не меньшей охотой подсмеивались над собой. За какие-то считанные недели псевдосупружеский статус утратил в наших глазах всю свою прелесть и вызывал отныне лишь глумливые насмешки. Семнадцатилетними мы уже начинали тягаться с родителями в ожесточенности и приземленности.
