– По мне, так жуткую глупость, они были
так молоды, их следовало просто отлупить по заднему месту да выселить из
Москвы, но прежние власти посчитали, что Платовых надо уничтожить…
– Да в чем дело?
Иван Сергеевич вновь включил чайник и начал
рассказ. В 1972 году Майе было всего двадцать лет, училась она в институте
иностранных языков, веселая, радостная девушка, не слишком обремененная
раздумьями о смысле жизни. На свою беду, на одной из шумных студенческих
вечеринок Майечка познакомилась с Валентином Платовым, мрачным, если не сказать
угрюмым юношей. Майя влюбилась моментально. Избранник был картинно хорош собой.
Высокий, черноволосый, черноглазый, к тому же подавал большие надежды как поэт,
учился в Литературном институте и даже ухитрился издать сборничек стихов, что в
советское время сделать тому, кто не являлся членом Союза писателей, было
крайне трудно. Да еще вирши его переполняли мистические идеи и образы, строки о
близкой смерти и своей особенной роли на земле.
Майя моментально поняла, что их разъединяет
пропасть. Валентин с легкостью цитировал Тацита и Сократа, мог часами
декламировать Брюсова, Ахматову и Соллогуба… Майечка же ничего, кроме
литературы, рекомендованной по школьной программе, не читала. Валентин,
воспитанный одинокой матерью, имел самооценку размером с Останкинскую
телебашню; Майечка, у которой в семье, кроме нее, имелось еще двое детей и
крепко пьющий папа, смотрела на избранника снизу вверх, сразу делаясь ниже
ростом, когда тот начинал рассуждать об агностицизме.
Но, наверное, такая обожающая женщина и нужна
непризнанному гению. Во всяком случае, сокурсницы по Литературному институту, томные
девицы, обмотанные янтарными бусами, не вызывали у Валентина добрых чувств.
Слушать других они не умели, норовя моментально начать читать собственные
творения. А кое-кто из девчонок оказался образованнее Платова, и Валентин
ощущал неловкость за свою «умственную отсталость». Майечка же слушала парня,
разинув рот. В конце концов он милостиво разрешил ей выйти за себя замуж и не
прогадал. Верная Майечка оказалась идеальной женой и отличной хозяйкой. Этот
факт признала даже свекровь, изредка ронявшая сквозь зубы: «Все-таки у Валечки
отличный вкус, хорошую супругу выбрал».
Валентин был старше Майи на четыре года. В
1973-м он закончил институт и осел дома. Кроме стихоплетства, парень ничего не
умел, работать в школе учителем литературы не желал и жил за счет жены,
подрабатывающей переводами. Целыми днями он валялся на диване, поджидая
вдохновения, но оно, как назло, не спешило. Толстые журналы отвергали
произведения Платова, и Валентин постепенно становился желчным, злобным. Он
регулярно устраивал Майе скандалы, обвинял ее во всех своих неудачах, но жена
лишь вздыхала, быть супругой гения – тяжелый крест.
Невесть каким образом парня занесло в кружок
диссиденствующих писак. По вечерам, собравшись на кухне, «писатели» и «поэты»
самозабвенно ругали коммунистов. Вывод был только один – кабы не
социалистический строй, их творения выходили бы миллионными тиражами. Дальше
болтовни дело не шло. Никто из этих «диссидентов» не хотел идти по лагерям и
тюрьмам, как Буковский, Марченко или Богораз… Нет, их стезя – необременительный
треп под рюмку коньяка.
На беду, Валентин был слишком увлекающимся
человеком со слабым психическим здоровьем. В начале 1976 года он был абсолютно
уверен – если Брежнев умрет, в стране сменится власть, произойдет революционный
переворот. Отчего подобное должно случиться, Валентин не задумывался, просто
знал – жизнь изменится, надо только подождать. Но шло время, стихи не печатали,
а Брежнев и не думал умирать… И тогда Валентин, возомнивший себя вторым
Александром Ульяновым, решил лично расправиться с Генсеком.
Валя тщательно разработал план. Нападение он
совершил ранним утром, в десять часов. Именно в это время, по пятницам, кортеж
черных машин с мигалками замирал у входа в серое здание Госплана, и Леонид
Ильич бодрым шагом преодолевал сто метров, отделявших автомобиль от подъезда.
Приезд Генерального секретаря ЦК КПСС не являлся секретом. Вальяжную фигуру
великолепно видели москвичи, торопящиеся на работу. Рядом с тогдашним Госпланом
находится Колонный зал дома Союзов, метро «Охотный ряд» и гостиница «Москва» –
шумное, бойкое место. Охрана, естественно, отсекала людской поток, но, честно
говоря, делала это без особого рвения. В 1976-м году власть коммунистов
казалась абсолютной, и покушаться на жизнь обожаемого лидера никто не
собирался. Напротив, из толпы, бывшей свидетельницей приезда, неслись крики
«Ура!» и «Да здравствует КПСС!».
Один раз бойкая девчонка, студентка факультета
журналистики МГУ, поспорив с сокурсниками на крупную сумму, прорвалась сквозь
оцепление из крепких мужиков и, размахивая букетом, завопила: «Леонид Ильич,
подождите!»
Брежнев, обожавший красивых женщин,
притормозил. Охрана вырвала букет и собралась наподдавать девице, но хозяин
повел знаменитыми бровями, и в мгновение ока растрепанный веник, проверенный
чекистским глазом, вернули девчонке и разрешили ей вручить помятые цветочки
главе государства. Студентка вмиг стала героиней дня и даже попала в
информационные выпуски новостей. Кстати, она до сих пор со смаком рассказывает
эту историю своим коллегам по телевидению.
Валентин решил действовать тем же путем.
Завидя Брежнева, идущего к подъезду, парень ринулся сквозь кольцо охраны, а
поняв, что прорваться не удается, метнул в Генсека самодельную «бомбу»,
бутылку, наполненную смесью серной и соляной кислоты. Все произошло так быстро,
что окружающие ничего не поняли. Леонид Ильич скрылся в подъезде, «девятка»
скрутила Валентина, вызванная немедленно специальная служба вычистила асфальт,
и по Москве пополз слух, будто помощник генерального уронил портфель, а там,
представьте себе, была бутылка коньяка…
Глава 27
К полудню в большое здание на Лубянской
площади доставили Майю. Дело поручили Ивану Сергеевичу. Чуть меньше часа
хватило следователю, чтобы понять – перед ним не террорист, не организатор
преступной группы, не теоретик бомбизма, решивший на практике претворить в
жизнь идеи, а идиот, захотевший привлечь к себе внимание. К тому же у Родионова
появились сомнения в психическом здоровье мужика. Не секрет, что кагэбешники
частенько выставляли диссидентов душевнобольными, твердя постулат: только
сумасшедший недоволен социалистической системой. Но Валентин и впрямь выглядел
не совсем обычно.
Еще более тягостное впечатление произвела на
Ивана Сергеевича Майя. Следователь был готов отдать правый глаз, что жена
ничего не знала о замыслах мужа. Но сидевшая перед ним женщина, почти девочка,
хрупкая и болезненная, упорно твердила:
– Это я хотела убить Брежнева, а Валя ни
о чем не подозревал, это я дала мужу бутылку и сказала, будто там коньяк, это
я…
Слушая идиотические речи, Родионов лишь морщился,
а потом попробовал вразумить Платову:
– У вас ребенок, подумайте о дочери, ее
отдадут в детдом, не оставят даже вашей матери…
