Итак, посол именем Истинных Созидателей потребовал у совета старейшин выставить двадцать тысяч вооруженных воинов. Они должны примкнуть к сорока тысячам, собранным на севере, и, пока еще лежит снег, спуститься к истокам Рысьвы. Оттуда часть войска повернет на Гелань, гарнизон которой следует усилить, другая же должна навести порядок во Фронтере. Гоблинам отводилась роль железного катка, который огнем и мечом пройдет по непокорной провинции. Мужчины, заподозренные в связи с партизанами, должны быть уничтожены, женщины и дети отправлены в Варху на строительство Великого Храма.
Выполнив эту задачу, южане останутся в очищенной Фронтере для поддержания порядка, путь же северян лежал дальше на юг. Белые Жрецы отводили им почетную роль в борьбе с ересью человеческой церкви и насаждении веры в Истинных Созидателей.
Видно было, что северянину неприятно просить о помощи, но выхода у него, похоже, не было.
— Ты все сказал? — Граанч, похоже, кипел от негодования. — Мы выслушали тебя, хотя в Ночь, когда рождается Весна, должно веселиться, а не говорить о делах.
— Мое дело неотложно и угодно Созидателям.
— Созидателям ли? Или тем, кто хочет глупой славы для себя? Почему мы должны верить Белым Жрецам, тогда как нам не было явлено никаких знамений, а ведь Инту приютил народ юга. Мы ждем, когда ее кровь призовет нас, а утраченный меч вновь будет обретен. Тогда мы спустимся с гор и исполним свой долг, а пока мы должны ждать.
— Но час уже пробил, — нетерпеливо перебил северянин, — в тебе говорит страх, старик. Ты врос в эти горы корнями, как дерево, и забыл и о нашей былой славе, и о нашем позоре. Уцелевший восстал и зовет нас. Да, он говорит со своим народом через Белых Жрецов, но лишь потому, что его служители разленились и отчаялись.
— Кто дал тебе право на подобные слова? — глаза Граанча метали молнии. — Ты, родившийся тогда, когда я прибил на дверь клыки сотого кабана?! Кто учил тебя так говорить?
— Созидатели, — посол стоял, гордо вскинув голову. В глазах его горел огонь.
«А ведь он верит тому, что говорит, — подумал Роман, — а пропереть такого бугая непросто. Воображения никакого, упрямство ослиное, а самомнения на десяток Примеро хватит. Наверняка ему предъявили очень серьезные доказательства воли Созидателей и его собственной избранности, иначе он держался бы иначе».
— Не прервать ли нам наш разговор? — вкрадчиво вмешался один из четырех жрецов-старейшин, поддержавших северянина. — Верховный жрец-старейшина не мог забыть о том, что все готово для жертвоприношения. Почтенный Граанч не может долее заставлять народ ждать.
Роман был уверен, что посол постарается продолжить разговор, но тот, с трудом скрыв торжествующую улыбку, наклонил голову:
— Сначала жертва Созидателям, затем все остальное.
Граанч смерил его нехорошим, оценивающим взглядом и поднялся с места, опираясь на свою чупагу. Роман, стараясь держаться поблизости, наспех прощупал окрестности на предмет магии. По всему, во время жертвоприношения следовало ждать каких-то малоприятных неожиданностей. На первый взгляд все было спокойно, но Рамиэрль уже давно не доверял не то что первым, но и вторым, и третьим взглядам. Неприятность тем не менее появилась не в виде притаившихся бледных. Ее принес молодой гоблин, узор чупаги которого, хоть и более простой, напоминал орнамент на чупаге Верховного. Эти двое говорили шепотом, но по тому, как нахмурился несгибаемый Граанч, Роман понял: произошло что-то неприятное, требующее безотлагательного вмешательства. Верховный жрец-старейшина с достоинством, но явно поспешая, направился вниз, за ним, опираясь на свои чупаги и соблюдая строгий, но пока непонятный Роману порядок, последовали остальные, за которыми двинулись допущенные на совещание старейшин одиночки вроде самого Романа.
Эльф еще раз проверил все вокруг. Что бы там ни происходило, магией оно пока не пахло, а это значит, что для гоблинов он останется одним из них. Если не выдать себя каким-то дурацким поступком, у него есть все шансы через месяц-другой увидеть Рене.
Старейшины шли между взволнованными соплеменниками, почтительно, но не подобострастно расступавшимися перед ними. Наконец они оказались у подножия скалы Ангеса. Когда-то здесь начиналась трещина-тропа к Обители, ныне скрытая в ледяной воде. Достигнув подножия скалы, поток разделялся надвое, обтекая чуть выпуклое дно долины, он устремлялся вниз, прижимаясь к ее стенам и, как заметил Роман, подмывая их, и, наконец, исчезал в боковом ущелье. За время отсутствия Романа на самом конце новоявленного мыса успели установить четыре валуна, видимо предназначенных для жертвоприношения. На одном из них, самом высоком, даже развели огонь. У другого лежали, иногда конвульсивно подергивая связанными ногами, несколько овец, косуля, кабан и самый настоящий горный медведь, гордость какого-то удачливого охотника-горца. Однако глаза всех были обращены в другую сторону. Роман вгляделся, вслушался и все понял.
Какому-то гоблину удалось захватить нескольких человек, и теперь самые ярые сторонники Истинных Созидателей намеревались возродить древнюю традицию человеческих жертвоприношений. Появление новой реки, перекрывшей путь к Ночной Обители, трактовалось как знамение гнева душ Созидателей, неудовлетворенных жалкими жертвами, а также недвусмысленное указание на то, что нужно выйти из своих гор и смести с лица земли предателей, отказавшихся от богов. Большинство собравшихся, однако, безмолвствовало, видимо ожидая слова старейшин. Роман глянул на счастливчика, захватившего столь ценный трофей. Высокий, но такой широкоплечий, что казался приземистым, он с деланым равнодушием смотрел куда-то вверх, однако его прямо-таки распирало от сознания собственной значимости. Эльф вздохнул, видимо, ему предстояло увидеть весьма неприятное зрелище, хоть бы Кризе не досталось удобного места, нечего ей такое видеть.
Граанч пад Никор Ранна, тяжело ступая, вышел вперед и трижды ударил своей чупагой о камень.
— Время! — провозгласил он.
— Воистину время, — согласно наклонили головы старейшины. — В память о тех, кто создал все сущее, добровольно откажемся от лучшего, что имеем.
— Откажемся, — на этот раз грохнула вся долина. Граанч еще раз ударил чупагой, и его топорик окутало призрачное голубоватое пламя, подобное тому, что иногда пляшет на мачтах кораблей. Роман, вздрогнув от неожиданности, еще раз проверил окрестности. Нет, магией, колдовством тут и не пахло. И тем не менее холодный огонь продолжал гореть. Верховный поднял чупагу вверх, и тут же пламя охватило вершины десятка гигантских лиственниц, росших на склонах.
— Мы сказали, нас услышали, — провозгласил Верховный.
— Воистину, — подтвердили старейшины.
Дальнейшее ничем не отличалось от обрядов, многократно виденных Романом во время скитаний по странам, куда еще не дотянулась рука Церкви Единой и Единственной с ее ладаном и красным вином и куда не ступал конь последователей пророка Баадука, саблей и огнем утверждавших необходимость шесть раз на дню с воплями валиться на колени, обратясь лицом на закат. Другое дело, что, утверждая свою веру, и последователи Спасителя, и почитатели Баадука пустили столько кровищи, что в ней утонул бы самый кровожадный бог древности. К тому же и в Атэве, и в Арции люди втихаря продолжали баловать Хранителей и духов, перерезая глотки баранам и сворачивая шеи курам и уткам, выкупая кровью животин удачу. А в душных джунглях Сура до сих пор кочевали племена, жертвующие Духу Предков кто младенцев, кто только что созревших девушек, а кто и впавших в старческую немощь вождей. Кровавых жертв не признавали, похоже, лишь в Эланде — маринеры предпочитали радовать духов моря частью захваченной добычи, а не чужими, пусть и цыплячьими жизнями. Глядя на торжественные приготовления, Роман очередной раз подумал о несхожести маринеров с остальными обитателями Благодатных земель.
