Те, кто видел атаку эльфов, так и не поняли, сколько те скакали от опушки леса до усеянного трупами поля, где вовсю кипело сражение. Скорее всего это были мгновения, но казалось, что все длилось века. Наконец сблизились, сшиблись…. Мало кто рисковал поднять копье или мушкет на божественных воителей. Кто-то тонким голосом вопил: «Чудо!» Кто-то благодарил святого Эрасти. Там, где проходили эльфы, кровавое море словно бы расступалось, чтобы с новой яростью сомкнуться за последними всадниками, а Дети Звезд рвались к одной-единственной цели. Им нужен был Годой. Даже не Годой. А те, кто был рядом с ним…
2230 год от В.И.
1-й день месяца Лебедя.
Излучина Канна
Надежно защищенный гоблинами и южной гвардией, Михай Годой, стиснув зубы, ожидал исхода битвы. Больше ему ничего не оставалось. Тарский господарь был не из тех, кто бросает в бой последний резерв, а именно — самого себя. С началом всеобщей свалки Поганая Подкова как батарея потеряла всякое тактическое значение, но зато оказалась превосходным командным пунктом, не достижимым для вражеских ядер и пуль и дающим хороший обзор, разумеется тогда, когда порывы ветра на время разгоняли дымную тучу.
Обе армии дрались с яростью осенних кабанов. К сожалению, эландские мерзавцы явно превосходили в артиллерии, и потому единственно верным было навязать им рукопашную, когда пушки становятся бесполезными. К счастью, у нападающих подходили к концу боеприпасы, и это было хорошим знаком. Годой знал, что его коронэли и командоры не щадят ни себя, ни людей, добывая своему императору победу. Да, она будет нелегкой, но она будет…
— Всех пленных отдам тебе, — бросил тарскиец господину Шаддуру, — наполнишь свою Чашу.
— И всех жителей города, — холодно добавил тот, — хранить нашу тайну далее нет никакого смысла.
— Посмотрим, — пожал плечами Годой.
Господин Шаддур хотел что-то возразить, но осекся на полуслове, впившись взглядом во что-то сверкающее, показавшееся у кромки леса. Годой поднес к глазам окуляр и увидел то, чего боялся и неосознанно ждал все это время. Из-под прикрытия деревьев вылетела крылатая конница. Последние всадники были скрыты в облаке пыли, по размеру которого становилось понятно: проклятых эльфов никак не меньше тысячи. Впереди на белоснежном коне мчался воин с высоко поднятым сверкающим мечом, за его спиной вздымались белоснежные лебединые крылья. Почему-то это обстоятельство повергло тарского господаря в полный ужас, и он не сразу понял, что к нему обращаюся.
— Очнитесь, Михай, — господин Шаддур настойчиво тряс Годоя за плечо, — нужно действовать.
— Что я, во имя Проклятого, могу сделать, — прорычал лжеимператор, — не ты ли утверждал, что эльфы покинули Тарру вместе со своими богами?
— Я ошибался, — холодно ответствовал бледный, — но теперь эту ошибку следует исправить. Соблаговолите, Ваше Величество, последовать за мной внутрь этого сооружения.
Разумеется, Годой соблаговолил. Господин Улло, лицо которого стало еще бледнее, чем обычно, хотя это казалось невозможным, едва переставляя ноги, поплелся за ними.
Внутри глинобитной хижины, в мирные годы, видимо, служившей приютом пастухов, было пусто и темно. Пахло пылью и мышами. Пробившийся сквозь заколоченное окно тоненький лучик предзакатного солнца выхватил треснувшую миску, брошенную на некрашеной столешнице. Годой налетел бедром на какую-то деревяшку и зашипел от неожиданной боли.
— Что все это значит, господин Шаддур? Мы могли бы говорить об эльфах и на свету.
— Мы не будем говорить об эльфах, — голос главы ройгианцев напоминал шелестение змеиной чешуи по мозаичному полу, — эту битву мы проиграли. Нужно уходить.
— Уходить?! — Годоя аж передернуло от злости. — Как и куда?! Я не могу покинуть армию на глазах у всех. До Таяны тридцать шесть диа, и там хозяйничает этот пащенок Эллари! Мунт не предназначен для обороны, да и войск там почти нет. До Марциала тоже не добраться! Южане и бароны ради меня не станут рисковать своими тупыми башками… А гоблинов у меня только тысяча.
— Отправлять горцев к Адене было недальновидно, — пожал плечами Шаддур.
— Сам знаю, — огрызнулся Годой, — но глупее всего было связываться с вами. Марко был моим другом, и…
— Зачем оплакивать разбитые яйца, когда ты уже съел яичницу. — Бледный был совершенно спокоен. — Да, ты проиграл эту войну, но ты можешь выиграть другую…
2230 год от В.И.
1-й день месяца Лебедя.
Окрестности Малахитового лагеря
Их оставалось не больше тысячи, и они ничего не могли сделать. Проклятые крылатые уроды не оставили им ни единого шанса. Горцы могли лишь умереть, и они умирали, зажатые между ненавистными эльфами, городом и захваченными Феликсом лагерными пушками, размеренно и жестоко бившими по своим. Гоблины умирали молча, огрызаясь из последних сил. У презренных предателей не хватило мужества и чести схватиться врукопашную, позволив врагу с честью уйти по Темной тропе.
— Это кара, — тихо сказал соседу высокий воин в шлеме, украшенном орлиной лапой, — помнишь Высокий Замок?
Тот кивнул. Да, тогда один воин из рода людей в одиночку дрался с сотнями. Он должен был погибнуть с честью, но господарь Тарски приказал, и гоблины выполнили приказ. Храбреца подбили стрелой, как весеннего глухаря. Дети Ночи поступились честью, что ж, кара их настигла.
Очевидно, нападавшие приволокли еще несколько пушек, так как ядра стали сыпаться чаще. Упал сосед воина с орлиной лапой на шлеме, следующее ядро унесло аж троих. Всхлипнув напоследок, замолкла волынка, но барабанщик с залитым кровью лицом все еще бил обтянутыми войлоком колотушками в свой барабан. Жизнь кончалась. Гоблины умирали на равнине среди роскошного южного лета в день, почитаемый предателями праздником…
Они остались одни. Люди, как и положено предателям, кто сдался, кто бежал, хотя они лишь уподобились Михаю Годою, исчезнувшему, когда еще можно было хоть что-то спасти… Даже атака крылатых всадников, при всей своей кошмарной неожиданности, и та могла бы быть отбита, если б приведший их сюда тарскийский господарь повел себя как должно! Но он бежал, бежал каким-то странным способом. Никто не видел, как он садится на коня, он не взял никого с собой. Просто вместе с двумя Белыми Жрецами вошел в хижину, и больше его не видели. Прискакавший со срочным донесением аюдант рискнул навлечь на себя императорский гнев и вошел в лачугу. Там лежали трупы обоих Белых Жрецов, а Годоя простыл и след…
Оставшиеся без вождя люди принялись бестолково метаться. Лучшим оказался командор-южанин, принявший на себя командование. Он приказал прорываться к лагерю, и это было разумно. Именно тысяча гоблинов стала наконечником копья, пробившего брешь в рядах наступающих.
Тогда арцийцы, хоть и уставшие и вымотанные, еще держались. Враги висели у них на плечах, но они, умело отбиваясь, все же преодолели полторы весы, отделявшие от относительно безопасного убежища, в котором под защитой пушек и каких-никаких стен можно было перевязать раны, выпить воды или вина, собраться с силами и решить, что делать дальше. Преследователям тоже досталось, так что ожидать, что те бросятся на штурм, не приходилось.
