— Я принесу это для дедушки, — с гордостью сказала она, — а то даже он не ходить здесь. Теперь я могу сказать, что все так рассказывают. Кроме колодца, — честно добавила она.
Они не стали разбивать лагерь на Седом поле, а вернулись в горы. Больше ничего примечательного ни в этот день, ни в следующие не произошло. Дорога становилась все более пологой, ели и лиственницы сменили сначала светлые буки, затем заросли цветущего орешника, и, наконец, путники вышли к настоящему травяному океану.
Рамиэрля продолжало властно гнать на восток. Криза радостно шагала рядом с ним, несмотря на тяжелую ношу, умудряясь собирать невиданные степные цветы, на коротких привалах украшая себя венками. Девушка всегда остается девушкой, даже если принадлежит к племени гоблинов. Как бы то ни было, реку первой заметила именно орка. И река эта была огромной. Они вышли на крутой берег и замерли, любуясь на плавное, величавое течение. Даже Гана в сравнении с этой равнинной красавицей казалась жалким ручейком. Дальний берег мог рассмотреть разве что эльф или гоблин, а для человека он сливался с небом и неторопливыми волнами.
Видимо, в этих краях паводков не бывало вовсе или же они прошли тогда, когда путники еще шли через горы, река же была чистой, прозрачной и спокойной. Эльф легко спустился к воде и опустил в нее руку. Вода была холодной, но не настолько, чтоб это было невыносимым. Кое-где берег порос зеленеющим кустарником. Чуть дальше по течению Роман заметил тропу, протоптанную сотнями копыт, за которой зеленела небольшая рощица. Видимо, сюда захаживал на водопой лошадиный табун, но никаких следов жилья, никакого дерева, из которого можно было бы соорудить хоть какой-нибудь плот, не было. Рамиэрль знал, что им нужно на тот берег, но не представлял, как туда перебраться. Конечно, можно было бы подняться вверх по течению или спуститься вниз в поисках брода, но он не знал, сколько дней придется потратить, чтобы найти место для переправы или помощь. Пока им не попалось никаких свидетельств того, что в Ларгах живет кто-нибудь разумный. Эльф, однако, не сомневался, что он почти у цели, а значит, оставалось одно.
— Криза, ты умеешь плавать? — он не сомневался, что не умеет, но спросить был обязан.
— Нет, — удивилась она, — а разве можно это делать не рыбе и не жабе?
— Можно, — заверил ее Рамиэрль. — Более того, именно это я сейчас и сделаю.
Она непонимающе уставилась на него черными глазищами. Рамиэрлю не хотелось оставлять ее здесь, но выхода у него, похоже, не было — время не ждало.
— Криза, — эльф говорил медленно и ласково, как с Перлой, когда та начинала капризничать или же бояться. — Давай договоримся так. Я поплыву через реку. Ты останешься здесь. Тут, по-моему, неплохое место для стоянки. Жди меня, — он подумал и решил, — пока не родится новая луна и не состарится на четверть. Если меня не будет, иди к деду и все ему расскажи. Но я вернусь, и скорее всего не один.
Внучка старого Рэннока действительно была умной девушкой. Она, конечно, расстроилась, но поняла, что так нужно. Рамиэрль помог ей разбить лагерь в зарослях какого-то кустарника с желтыми цветочками, собранными в изящные кисти. Вроде бы в этих местах никого не было, но осторожность не помешает. Эльф с удовлетворением осмотрел дело рук своих — можно пройти в двух шагах и не заметить, что тут кто-то есть.
Прощанье отложили до утра, и это было ошибкой, потому что впервые за все время пути они не знали, о чем разговаривать. Костер, ловко скрытый в небольшой впадине, тихо догорал, прощальный ужин, сооруженный оркой из «ничего», был съеден, золотистый эльфийский напиток выпит. Просто лечь спать обоим казалось неуместным. Наконец Рамиэрль не выдержал:
— Криза, раз уж мы так засиделись, расскажи мне про Слезы Инты.
Орка с готовностью кивнула, ее тоже мучило молчание, а потом, она, по всему, очень любила эту историю. Похоже, внучку Рэннока всяческие предания волновали куда больше того, что творилось у ней перед глазами. И при этом девушка крепко стояла на земле и обо всем имела свое мнение. Рамиэрль про себя улыбнулся: именно этой глубинной уверенности в своей правоте и не хватало последние две тысячи лет его народу…
— Ну, так кто же она была, эта Инта?
— Человек, смертная, не как ты… Но и не наша. Жаль, что так было, но зачем врать? — раскосые черные глаза с вызовом уставились на собеседника. — Мы всегда помним так, как было. Пусть для нас это не так славно… нельзя ложить… лгова… говорить не так про тех, кто уже ушел. Это самый большой грех, это северные говорить, что им нужно, мы — не такие, — орка замолчала, в яме потрескивал огонь, с реки тянуло свежестью, что-то громко плеснуло, видимо, рыба здесь была под стать самой реке — огромной… — Тогда бывало все иначе, — наконец заговорила девушка. — Были холмы. Много холмов. И там жили люди. И орки. А дальше те, кто сверху как люди, ниже здесь, — она показала ниже чего, — лошады. Все воевали, мирились, умирали, жили. А Созидатели часто приходили и бродили среди живых. Но никто не знал, что это они. Они приходили и уходили. А потом у людей рождались ребенки… У нас, гоблинов, такого не получивалось… Жаль, но так было. А потом дети Созидателей уходили далеко… Они не умирали до Последней битвы, про которую знала старая гарга,
[65]
которая знала все. И за это Созидатель Созидателей отдал ей навсегда много земли, и она делала там, как хотела. И там никто не может жить, там воды столько же, сколько земли, и тот, кто туда идет, не вернется…
Гарга сказала, что будет битва, в ней погибать все и родится Новое, которое будет на потом. А какое оно станет, никто не знать до Последняя битва. Если больше победить Созидатели, жить будет можна. Если их враг, то жить будет очень плохо. Созидатели готовились к этой войне, но сначала пришли те, кто пришли. Они называли себя Светом, но были злая беда. Они убивали всех Созидателей и их детей. Наши тоже были там… Седое поле стало седым в тот день… И теперь нет никто, когда придти время Последней битвы, поднять оружие на Зло, и все получит оно. Если только сама Земля не возвращать… для боя Созидателей. Но это трудно, почти никак сделывать…
Если б гоблины могли дать им жизнь, но мы можем только умирать за эту жизнь навсегда, но все теперь в руки дети Инты… Она была просто молодая. Людей Созидатели не делать красивыми, но они любить их, а не нас… Сын Омма увидел Инту в саду дома ее отца, и она захотелась ему. Она была дочь одного господаря из холмов, у нее бывал жених. Наш народ не помнит, кто он был. Наверное, король. Так всегда бывает. Но она ставала подруга сына Омма. Он видел ее только раз, и еще раз, когда ехал на битву с чужими. Он заходил к ней просто так, он был самый молодой из Созидателей и сказал Инта, кто он такой и куда идет.
Она просила его брать ее и показывать война. И он взял женщину, хотя не был долган это, никто из Созидателей такого не делывал. И он оставлял ее на белый камень, откуда все было видимо. И она видела все. Те, кто пришел, победили. И трава стала седой, а небо белым, солнце остановилось и стояло в небе от горя, и время тоже упало, как воин, которого бить по голове. И так и было, пока победители не погнали солнце вперед плетью, и оно не стало красным от крови и обиды, и не разбудили время, но оно уже пошло в другую сторону. Не назад и не вперед, а вбок, туда, куда не было дороги. Но это было не сразу. А сначала победители ушли, так как устали и на них тоже были много-много ран.
