2229 год от В.И.
20-й день месяца Иноходца.
Святая дорога
Феликс понимал, что он не должен, не имеет никакого права в такое время чувствовать себя счастливым, но внутри Архипастыря все пело. Все сомнения, бесконечные переговоры, в которых вязнешь, как в болоте, недоговорки и отговорки остались позади. Впереди был враг, сзади — армия, не такая сильная, как хотелось бы, но и не слабая. Все было ясно, к тому же бывший рыцарь чувствовал себя среди своих и на своем месте.
Вновь ощущать под собой боевого коня, а на боку тяжесть оружия, глотать дорожную пыль, не думать, соответствует ли каждый твой шаг или слово канонам, записанным тогда, когда не родился даже дед твоего отца. Как это было восхитительно!
Феликс только теперь понял, как же он за эти годы устал. Глупец, он искал в Церкви забвения и покоя, а нашел интриги и заботы. Если б не Филипп, калека-рыцарь вряд ли бы выдержал послушничество и наверняка бы вернулся в грешный мир. Пусть больным и нищим, но свободным. Но теперь все позади, он там и с теми, с кем должен быть, а зеленое с белым знамя Церкви — это просто консигна, под которой нужно победить.
Архипастырь припомнил их уход из Кантиски. Он был прав, когда назвал имя своего преемника. Это сразу же сбило спесь с большинства его недоброжелателей. Старый Иоахиммиус не даст им спуска, а значит, интриговать против него, Филиппа, бесполезно. К тому же кардинал Кантисский позаботится о том, чтобы предатели, если они обозначатся, обрели утешение и покой в объятиях Скорбящих Братьев… Архипастырь покачал головой, он понимал, что Церкви без тайной службы не обойтись, но все же божеского в тайном сыске не было ничего. Скорей уж наоборот… К Проклятому такие рассуждения! Сейчас главное — разбить Годоя.
Несмотря на все свое неверие, Феликс понимал, что полосующие Нижнюю Арцию чуть ли не месяц дожди, вынудившие узурпатора остановиться в Олецьке, — это чудо. Правда, за это чудо глава Церкви Единой и Единственной менее всего склонен был благодарить Творца. Скорее уж тех, к кому он послал Рафала, или же какие-то другие силы, все еще обретающиеся в этом мире и не равнодушные к его судьбе. Как бы то ни было, задержка позволила хоть немного наверстать упущенное за зиму. Каким бы сильным ни был Годой, справиться с объединенными силами Арции и Церкви ему будет непросто. Что ж, скоро все встанет на свои места. Сколько же лет он не видел Сезара и Франциска? С самой Авиры… Как быстро все же течет время. Что ж, сейчас им вновь предстоит сражаться плечом к плечу, но если тогда в их руках были лишь собственные шпаги, сейчас им доверены тысячи чужих жизней…
2229 год от В.И.
20-й день месяца Иноходца.
Берег Адены
Эгвант обнажил шпагу и прижался спиной к шероховатому холодному камню. За плечом ветерана шумно дышали кардинал и те воины и клирики, что нашли в себе силы не броситься с кручи, увидев приближающийся к ним кошмар. К счастью для него, Эгвант был человеком не очень впечатлительным и воином до мозга костей, а потому, увидев вырвавшихся из леса белобрысых бестий размером с хорошего теленка, не застыл от ужаса и не завопил, а, схватив за руку остолбеневшего Максимилиана, потащил Его Высокопреосвященство к лесу. Несколько человек посмекалистей, или, наоборот, потрусливее, бросились за ними, и им удалось выскочить из стремительно сужающегося кольца чудовищ. К несчастью, единственный путь к отступлению уводил их в сторону от спасительной реки.
Достигнув опушки, Эгвант не удержался и оглянулся. Так и есть, загадка Соснового холма была разгадана, только вот сумеют ли уцелеть разгадавшие ее. Несколько десятков белых тварей молча прижимали оцепеневших от ужаса людей к краю обрыва, а те отступали, бестолково, по-овечьи налетая друг на друга. Спасшиеся с ужасом наблюдали, как их товарищи безропотно пятятся к пропасти. Досматривать неизбежный конец Эгвант не стал и другим не позволил, властно погнав свой небольшой отряд вниз. Они как могли быстро спускались с холма, то оскользаясь по подтаявшему льду, то увязая в раскисшей земле или проваливаясь по колено в наполненные ледяной водой колдобины. И вот, когда Эгванту уже казалось, что они ушли, в спину повеяло цепенящим, парализующим ужасом. Захотелось упасть на землю, закрыть голову руками и лежать, пока судьба не настигнет и не произойдет то, что неминуемо должно произойти.
Но Эгвант не поддавался сам и не позволял этого другим. Волоча за собой Его Высокопреосвященство и подбадривая людей словами, весьма странными в устах будущего аббата, он гнал их вперед, чувствуя каждой жилкой приближение погони. Без сомнения, белые твари могли бы настичь их в два счета, но тем, видимо, нравилась охота как таковая. Их пьянил ужас жертв, и хотелось растянуть удовольствие.
Свора шла по следам беглецов, торжествующе завывая, но приближалась медленно, словно соизмеряя свой бег с шагом измученных людей. Наконец Эгвант понял, что силы и Максимилиана, и прочих его спутников на исходе. Мелькнула предательская мыслишка — бросить их к Проклятому и, пока свора расправляется с добычей, попробовать уйти. Но Эгвант слишком долго носил шпагу и спал на земле бок о бок с товарищами, которых ему не раз приходилось закрывать собой и которые точно так же прикрывали его, чтоб решиться на подобное предательство. Настоящий воин не оставляет своих, иначе он недостоин носить оружие и называться мужчиной. Эта премудрость пронизывала все существо ветерана, к тому же он понимал, что, пробуя удрать, он лишь затянет агонию, превратившись к тому же в жалкое, презираемое даже самим собой создание.
Тогда Эгвант вынул шпагу и вышел вперед, намереваясь защищать остальных. Кто-то из его спутников поступил так же — воин почувствовал, что спину ему прикрывают, но оборачиваться не стал. Не оглянулся он и на треск в кустах — кто-то, видимо, все же попытался уйти. Ну и пес с ним. Эгвант смотрел только вперед, в ту сторону, с которой должна была прийти смерть. И она пришла. Кусты на той стороне прогалины словно бы расступились, и свора во всей своей красе высыпала на поляну. Собаки шли неспешной рысцой, опустив морды к самой земле. Когда между ними и жертвами осталось расстояние в два лошадиных прыжка, твари, как по команде, сели и, подняв узкие морды, издали торжествующий вой.
Эгвант слышал, как кто-то — не кардинал! — начал судорожно молиться, путая и пропуская слова. Воин еще сильнее сжал эфес, понимая, что против эдакой нечисти его оружие то же, что пучок соломы против разъяренного быка. Белые твари, однако, не нападали, и это становилось странным. Эгвант мог поклясться, что их настроение переменилось, в нем чувствовалась какая-то растерянность. Они вновь завыли, но вой этот теперь выражал недоумение и скрытую обиду, и тут на поляну вышла женщина. Она появилась сзади, из-за спин сгрудившихся в кучку людей, так что лица ее было не рассмотреть при всем желании. Эгвант только заметил, что для женщины она достаточно высока и закутана в странный плащ какого-то неуловимого цвета. Капюшон был откинут, и на солнце блестели разметавшиеся по плечам волосы, отливающие всеми оттенками от серебристо-пепельного до золотисто-рыжего. Рядом с женщиной, как пришитая, шла огромная рысь. Странная парочка оказалась между Эгвантом и вожаком своры и остановилась в шаге от оскаленной белой морды. Незнакомка протянула вперед руку, в которой что-то блеснуло. Вожак заскулил, как обычный пес, и попятился, вслед за ним, точно повторяя его движения, отступили и остальные псы. Женщина с рысью сделала шаг вперед, и все повторилось.
