У подножия холма была небольшая ложбинка, откуда тянуло тошнотворным кисло-сладким запахом. В ее глубине роскошная весенняя трава загнила на корню, растекаясь отвратительной буро-зеленой слизью, по краям же высохла и пожелтела, словно в конце знойного лета.
— Это появилось вчера? — прошептал Клэр.
— Думаю, да…
— Что это значит?
— Сейчас узнаем! — в голосе владыки Лебедей зазвенел металл. Эмзар спешился и, медленно обойдя отвратительное место, начал подниматься на холм. Клэр оставил коней, велев им стоять на месте — те, разумеется, и помыслить не могли ослушаться хозяйского слова, и бросился вдогонку.
— Ты хочешь?..
— Да, побери меня Тьма! Мы ДОЛЖНЫ знать, что здесь произошло. И не только это. Один из них назвал Герике свое имя. Отойди, это опасно.
Но Клэр не отошел, и Эмзар больше не настаивал. Пусть смотрит и слушает. Рыцарь Осени
[90]
ни о чем не сожалеет и ничего не боится… Снежное Крыло закрыл глаза, собираясь с силами. Заклятье собственным именем — одно из самых опасных, когда речь идет о существе чужом, сильном и почти наверняка враждебном. Это все равно что удержать в руках пантеру, даже если на нее надет ошейник с цепью. Демона, и того вызывать легче и безопасней, так как от него можно защититься с помощью пентаграммы и оберегов. Заклятье именем — это столкновение двух воль, и тут уж как повезет. Тем не менее Эмзар рискнул.
Оказалось, что он ломился в открытые ворота. Едва смолкла надрывно звучащая в сознании Лебединого короля неслышимая миру струна, одна из темных фигур шевельнулась, поднимая голову. На эльфов смотрели огромные скорбные глаза, в которых плескались тысячелетия.
— Ты пришел, арр. Я рад!
— Рад?!
— Да. Ты на стороне Тарры, и этим все сказано.
— Что тут было?
— Бой. Не первый и не последний. Мы не пропустили Ройгу, и мы не пропустим его еще и еще, но это все, что мы можем. Мы прикованы к Горде, а Тарра в опасности…. Помоги ей, арр. Иди в Явеллу. Останови их. Они боятся пополнять Чашу здесь и будут черпать там, где нет Стражей… У нас еще есть силы. Но они быстро тают. Чаша Ройгу наполняется слишком быстро, а мы имеем лишь то, что имеем. К осени мы уйдем в покой, о котором я так долго мечтал. Но я не хочу получить его ТАКОЙ ценой.
— Мы пойдем в Явеллу, Древнейший, и исполним свой долг. Клянусь кровью Звезд, текущей в моих жилах, — прости нам и прощай!
— Прости и ты, арр!
2229 год от В.И.
6-й день месяца Медведя.
Арция. Мунт
Сезар Мальвани больше не спешил. Он и его люди и так свершили невозможное, за двенадцать дней проделав путь от Гверганды до окрестностей городка Фагоры, где их настигли вести о Лагской катастрофе. То, что произошла именно катастрофа, командор понял, едва на обсаженной вековыми каштанами дороге показалось несколько всадников на заморенных конях, одетых в изодранные и перепачканные мундиры императорской гвардии. Пальцы командующего Северной армией с силой сжали хлыст, но красивое лицо, из-за которого в юные годы полководец немало претерпел от любвеобильного батюшки Бернара и Марциала, осталось спокойным. Мальвани, давно усвоивший нехитрую истину, что лицо и голос полководцу даются для того, чтобы скрывать дурные известия и еще более дурные предчувствия, бесстрастно выслушал сбивчивый рассказ молодого офицера с опаленными бровями, задал несколько уточняющих вопросов и велел аюданту позаботиться и об этих людях, и о других, которые вскоре появятся. Затем командор приказал разбить лагерь у переправы через неширокую речку с заболоченными берегами, покрытыми сочной травой, среди которой желтели цветы ядовитого курослепа.
Войско быстро и деловито приступило к бивуачным хлопотам, однако новость о поражении разнеслась со скоростью степного пожара. Ставя палатки, расседлывая лошадей, выставляя дозоры, люди думали и говорили об одном и том же, поглядывая в сторону невысокого пригорка у дороги, на котором вырисовывался четкий силуэт всадника в шляпе с пышным плюмажем.
Стройный юноша в сером с алым мундире (старший сын командующего, взятый за излишнее молодечество из полка «Серых голубей» в штабной отряд и страшно этим тяготившийся) не выдержал и подъехал к маршалу с твердым намерением потребовать объяснений, но, как это часто бывало, в последний момент заробел.
Какое-то время оба — и сын, и отец — молчали. Наконец Мальвани, не поворачивая головы, окликнул:
— Анрио?
— Да, — отозвался сын и дрогнувшим от волнения голосом добавил: — Монсигнор.
— Ты, разумеется, все уже знаешь. Как думаешь, что мы будем делать дальше?
— Догоним узурпатора и дадим ему бой!
— Нет, — покачал головой Сезар, — нас двадцать пять тысяч, их много больше. Если чертов тарскиец разбирается в стратегии — а он разбирается, Проклятый его побери! — он встал на тех же высотах, на которых стоял Ландей. И ждет нас, чтобы расколотить.
— Но…
— Никаких «но»! Мне не больше твоего хочется отступать, но мы должны спасти армию, это, похоже, все, что осталось у Арции.
— Отступить? Теперь?! Отец! Это невозможно!
— Корнет Мальвани! Вы забываетесь!
— Прошу прощения, монсигнор!
— Так-то лучше. Мы останемся здесь день или два. За это время сюда сойдутся все, кто уцелел и у кого хватило ума пойти нам навстречу. Годой будет торчать на Лагском поле, и пусть его торчит, хоть травой порастет. Мы же вернемся в Гверганду и подготовим ее к обороне.
— Но враг у стен Мунта.
— Мунт потерян в любом случае, — отрезал Сезар, — но война пока не проиграна. Она будет проиграна с потерей армии и гибелью всех, кто может поставить этого выскочку на место. Нужно быстрее собрать силы и, чего греха таить, вступить в союз с Арроем.
— Фи, этот пират…
— Этот пират, сын мой, в отличие от Базилека истинный Волинг и не трус. А потом, у нас нет выбора. Или ты предпочитаешь сдаться на милость Годоя? Он будет рад.
— Нет!
— И я не хочу. И дело даже не в том, что это позор для арцийского офицера. То, что я слышал про этого тарскийца… Ну да об этом не сейчас. А теперь иди, я хочу побыть один. Мне нужно попрощаться с Франсуа…
— Я не понимаю, отец!
— И хвала Творцу, что не понимаешь…
Эстель Оскора
Мы с Шани сидели на смотровой площадке Герцогского Замка — самого высокого здания Идаконы, если исключить Башню Альбатроса и Грозовой Маяк, но туда посторонних не пускали.
После того как Гардани не выдал меня Рене, я доверилась графу почти во всем (о моей любви к эландскому герцогу незачем было знать даже Шани) и была вознаграждена — у меня появился друг, при котором можно было не опускать глаз и не делать из себя комолую корову. На всякий случай я рассказала все, что со мной приключилось в последние десять месяцев, но с условием — Рене узнает правду, только если от этого будет зависеть что-то очень важное. Шани обещал, и я не могла ему не верить. Ему вообще нельзя было не доверять, чести этого человека с успехом хватило бы на армию рыцарей, собирающихся в Святой поход. Еще одним человеком, при котором я могла оставаться сама собой, стала Белка, которой отец сказал, что его вылечила именно я, после чего девчонка занесла меня в список своих лучших друзей. К счастью, она была слишком поглощена своими военными штудиями и кипящими вокруг событиями, чтобы задумываться о том, отчего переменилась Герика, которую она раньше презирала. Белке было не до размышлений, вот и сейчас этот бесенок унесся встречать корабль с оружием, а мы остались на площадке замковой башни, нависающей над притихшим, ласковым морем.
