– Ты хочешь спросить о многом, – улыбнулся незнакомец, – и в первую очередь, кто я, снюсь я тебе или нет и откуда я тебя знаю.
– И еще, что с нами случилось на самом деле.
– А разве ты не помнишь?
– Значит, все правда. Отец мертв, утром меня казнят, а это мой последний сон.
– Это так и не так. – Тонкие пальцы коснулись руки Эдмона, и тот почувствовал их живое тепло. – Смерти нет, это просто злая выдумка, дружок. Есть Вечность, есть миры, по которым мы блуждаем, выполняя предназначенное. Завтра ты покинешь один из них, только и всего. Для тех, кто останется, ты уйдешь навсегда. Они это назовут смертью, но ты о них даже не вспомнишь…
– Но это не так, – Эдмон умоляюще взглянул в совершенное лицо, – это не может быть так. Я люблю Тарру, я… Отец не мог все и всех забыть и уйти. И я не смогу. И что будет без него с Арцией и с Сандером…
– Вот ты какой, Эдмон Тагэре, – гитарист вздохнул, – жаль, что мы ошиблись, решив, что старик имел в виду тебя. Что ж, если любишь, то вечно пребудешь с этим миром и в этом мире. Обещаю тебе, что я не оставлю твоего брата, а мы не оставим Арцию.
– Мы?
– Да, мы. Твой отец сделал то, что мог, и большего бы не сделал никто. А теперь начинается наша песня. Не оплакивай его, у него была красивая жизнь, а смерть его искупила чужое зло.
– Я не понимаю, монсигнор.
– Называй меня Рамиэрль.
– Ты… Ты не святой, но ты и не человек.
– Да, не человек, но в тебе есть капля той же крови, что и во мне. Потому я и говорю с тобой в этом месте. Ничего не бойся. Ты выдержишь.
– Рамиэрль, во имя Эрасти, о каком зле ты говоришь? Что с отцом? Могу я с ним хотя бы проститься? Он умер или нет? И откуда ты знаешь, что я выдержу? Я… Я не хочу умирать… Я боюсь испугаться.
– Ты выдержишь, Эдмон. – Рамиэрль отложил гитару и гибким движением опустился у ног юноши, взяв его ладони в свои и глядя ему в глаза. – Я помогу тебе, но ты и так бы выдержал. Я чувствую это. Ты догонишь отца, вы еще вернетесь в Арцию. Иными, в иное время и тогда, когда это будет нужнее всего. А теперь должны спеть другие. Те, кто останется.
Верь мне, и все будет хорошо. Все встретятся и будут счастливы. Клянусь Звездным Лебедем. Завтра я буду с тобой, ты этого не почувствуешь, наш разговор для тебя станет сном, но я буду рядом. И не будет ни боли, ни страха. В наших жилах течет Кровь Звезд, я не могу тебе солгать. Ты мне веришь, Эдмон Тагэре?
– Верю.
2870 год от В.И.
12-й день месяца Вепря.
Арция. Эльта
Навязчивый рев труб ворвался в предутренний сон, к счастью, не самый приятный. Люсьен Крэсси предпочел бы его не видеть, хоть и пробуждение было довольно мерзким. И не потому, что левый бок, по которому вчера кто-то здорово врезал, припух и посинел, а выпитая фронтерская царка явно была не из лучших. Похмелье и боль воин переживет. Не было чувства победы. Отомстив Тагэре таким образом, они оказались ничем не лучше покойного герцога, хладнокровно перебившего пленных. Даже хуже, так как Тагэре не нарушал освященного Церковью перемирия.
Святой Эрасти, как же они вчера дрались! Если б не численный перевес и растерянность и отчаянье, вызванные гибелью вождей, Агнеса вряд ли бы победила. Интересно, что она затеяла? Эскотцы болтали, что она собирается казнить пленников, ну да это вряд ли. Старик и мальчишка без Шарля ничего не решают, тем паче старший сын герцога жив и свободен, равно как и внук Старого Медведя, да и деньги, чтобы расплатиться с эскотцами, где-то нужно брать, а за Этьена и Рауля заплатят немало.
Проклятый бок! И проклятые фронтерцы со своим зельем, вот уж воистину дурной народишко, только и умеют, что продавать да продаваться, а как речь доходит до чего дельного, так и нет их. Эскотцы, те хоть свои деньги отрабатывают честно, а «усатые» хороши только вшестером сзади на одного. Как вчера. Крэсси поморщился. Вот что не давало ему покоя. Вчерашний бой не был боем! Это было убийство. За братьев он, может, и отплатил, но сам замарался. Те же самые Фло и Тагэре теперь имеют право мстить ему. Как убийце, не как воину. Выходит, арцийские нобили так и будут истреблять друг друга из-за угла, на радость Жозефу и Джакомо?
Люсьен кое-как прицарапал всклокоченную шевелюру и провел рукой по щеке. Бриться или ну его? Все равно вечером в поход. Чем скорее взять Мунт, тем лучше. А еще Мальвани с Тарве… Этих со счетов не сбросишь, тут драться придется всерьез. Последнее немного подняло настроение, вчера они отплатили за Кер-Оноре, но чья возьмет, все же решится в честном бою. Барон вздохнул во всю свою немалую грудь и поморщился от боли, да, панцирь надевать и думать нечего. Дай бог стеганую нижнюю куртку натянуть. Ну да до свадьбы заживет.
Хлопнула дверь. Кого это принесло, хоть бы не от маршала! Батар не на шутку бесил Крэсси. Его ночное появление у Агнесы, перешептывания, значительное холеное лицо… Говорят, он начинал с Тагэре и ре Фло, а Тагэре его попросил из маршалов, вот он и переметнулся. Пошлятина какая…
– Люсьен…
Слава Эрасти, это Эжен. Граф мог бы и поменьше щеголять своими тряпками и манерами, но в целом был очень славным парнем. По крайней мере, вел себя с Люсьеном и другими подчиненными ему нобилями не как начальник, а как почти приятель. Впрочем, веди он себя иначе, и его, и Агнесу послали бы к Проклятому. Они пришли отомстить убийце, а не сажать на трон кошачьего сына.
Эжен Гартаж, как всегда, был одет с иголочки и чисто выбрит, но что-то в его бледном и бесстрастном лице настораживало. Что-то было не так! Гартаж посмотрел на Люсьена невидящими глазами, а потом, не поздоровавшись, что было немыслимо, выпалил:
– Крэсси, вы вчера пили царку с фронтерцами…
– Да.
– Вы выпили все?
– Нет, – удивился Крэсси, – ее много не выпьешь.
– Я буду вам весьма признателен за угощение.
– Да, пожалуйста, – пожал плечами Люсьен, – наливайте да пейте. Только я не припомню, чтобы вы с утра пили, тем более такую похабень.
– А я не припомню такого похабного утра, дорогой барон, – попытался изобразить улыбку Гартаж. – Я только что пытался говорить с маршалом, но он не пожелал меня принять.
– Вы имели в виду поход на Мунт? Надо бы поторопиться…
– Нет, Люсьен, я имел в виду казнь…
2870 год от В.И.
12-й день месяца Вепря.
Арция. Эльта
Эдмон старался смотреть только вперед и слегка вверх, хотя мучительно хотелось оглянуться и рассмотреть тех, кто сзади. Спереди мир загораживала спина Старого Медведя, по бокам шли эскотцы в полосатых плащах и глупых плоских шапочках.
Страшно Эдмону не было, куда-то делись и боль, и отчаянье. Как ни странно, он даже выспался. Юноше было стыдно, что он умудрился уснуть у тела отца, он не помнил, как это случилось, но он уснул и, кажется, видел во сне что-то очень хорошее. По крайней мере, он пришел в себя со странным ощущением покоя и уверенности в себе и в том, что он выдержит. Он сын Шарля Тагэре, и он покажет, что это значит. А вот о товарищах по несчастью он беспокоился.
