В свою безумную поездку кардинал Арцийский взял Тонро по одной-единственной причине. Уж если тебе навязали сволочь, то пусть эта сволочь будет на глазах. Теперь, глядя на скукожившегося, несмотря на добротную шерстяную одежду, дебелого монаха, Евгений мстительно подумал, что так ему и надо. Пускай потрясется от холода и страха, ему полезно. Но где, Проклятый их побери, эти мальчишки?! В этой воющей круговерти скорее волки найдут тебя, чем ты отыщешь хоть кого-то. И все равно старик был уверен в своей правоте, даже если это его последняя поездка. Евгений и так ждал слишком долго, но теперь промедление для Арции было бы смерти подобно.
Возок резко остановился. Его Высокопреосвященство успел ухватиться за край скамьи, но Жан изо всех сил впечатался своей противной физиономией в ребро дорожного сундука, изрядно порадовав кардинальскую душу, тем паче других поводов для радости не было. Возница сбился с дороги и зацепился за спрятавшийся под снегом изрядный пень, окованное медью дерево не выдержало, и теперь нужно было или оставлять стоивший немалых денег и, главное, очень удобный возок в поле, или попытаться его починить, а это требовало времени.
Высказав недотепе вознице, а также сидевшему рядом с ним несчастному секретарю с покрасневшим носом все, что он думает о различных пнях, как древесных, так и двуногих, кардинал задумался. Вьюга и не думала затихать, холод постепенно начинал пробирать до костей, говорить можно было, только крича в ухо собеседнику. Оставаться здесь было безумием, двигаться куда-то – тем более. Положение казалось безвыходным, но Творец, которого Евгений никогда не обременял пустячными просьбами, полагая, что служение Ему предусматривает умение выпутываться из неприятностей собственными силами, на сей раз помог.
Из слегка притихшей метели появились двое всадников. Они были запорошены снегом, от лошадей валил пар, но у них можно было узнать дорогу. Впрочем, удачи, как и неудачи, не любят ходить в одиночку. Всадники, разузнав, кто перед ними, представились. Это были гонцы маршала Мальвани, направляющиеся в распоряжение Рауля ре Фло. Оказалось, что до Кер-Оноре, где расположились Тагэре, не более трех вес.
То, что случилось дальше, повергло сопровождающих Его Преосвященство клириков в ужас. Один из всадников, повыше ростом и со шрамом на щеке, предложил взять с собой кого-то из путников, дабы потом те могли привести подмогу, так как они сами, к сожалению, будут вынуждены немедленно вернуться к маршалу. Это было разумное предложение, но то, что отмочил кардинал Арцийский, не лезло ни в какие ворота. Старик решительно заявил, что отправляется сам, а вторым может быть кто угодно, хоть бы и дурак возница. Воин кивнул и протянул руку. Старый клирик с неожиданной ловкостью пристроился позади всадника, обхватив его за пояс, тот тронул поводья, и путники скрылись в ревущем буране.
Как ни странно, дорога оказалась не столь уж и тяжелой. Конь шел на удивление плавно, лицо кардинала было защищено спиной всадника, чья сигна – странный белый цветок в скрещении солнечных лучей – ничего тому не говорила, впрочем, знать всех дворян Арции Евгений не мог, тем паче вряд ли представитель заметной фамилии станет гонцом, хоть бы и у маршала. Его Высокопреосвященству было тепло и уютно, много уютнее, чем в обитом простеганными атласными одеялами и обогреваемом жаровнями возке, даже кашель отпустил. Кардинал попытался запоминать дорогу, но, не видя ничего, кроме мерцающей белой стены (то ли вьюга еще больше освирепела, то ли кони бежали куда быстрее, чем казалось), невольно задумался о том, что с попущения Творца творится в Арции.
Проклятая ифранка! Евгению никогда не доводилось сталкиваться ни с последователями Баадука, ни с таянскими, прости господи, еретиками и сквернавцами, но жестокости Агнесы, величавшей себя праведной дочерью Церкви Единой и Единственной, хватило бы на сотню язычников. Додуматься отдавать собственные деревни на разграбление наемникам. Нет бы вытряхнуть из своих закромов и закромов своих драгоценных Фарбье хотя бы часть украденного или потребовать у папы или дядюшки Жозефа оплатить ее долги. А те вполне бы могли раскошелиться, как-никак арцийская королева для процветания Ифраны сделала немало, уж куда больше, чем для подобравшей такое сокровище Арции. Дура так и не поняла, что могла стать великой королевой великой страны, и стала жадным и глупым вассалом коронованного ифранского неряхи. Ею же детей скоро пугать начнут.
Евгений понимал, что Агнеса на эскотских пиках долго не усидит, а ее сынок, с которого она сдувает пылинки и который, похоже, до сих пор не знает, с какой стороны на лошадь садятся, тем паче. Он – бастард. Это знают все, а на троне Волингов бастардам не сиживать, так как это предвещает возвращение Проклятого и конец света. Люди хорошо помнят пророчество времен Циалы: «Стены Мунта возопят, когда коснется их кошачья лапа, камни дворца обличат ублюдка, из грязи он поднимется, оставшись грязью, и скроется в грязи, оставив след кровавый и зловонный, но по следу его пройдет Проклятый».
Через пророчество Лумэнихе не прыгнуть. Наследником безумного Пьера все равно станет семя Тагэре или, если Агнеса добьется своего и все сыновья Шарля погибнут, Мальвани или Бэрроты. На худой конец, королем назовут кого-то из иностранных принцев, но не бастарда. Иначе в городе вспыхнет бунт, причем самый страшный из всех возможных, где религиозный фанатизм смешается со страхом перед пророчеством и ненавистью к чужакам. Это нужно предотвратить. И потому он, кардинал Евгений, в свои семьдесят три трясется за спиной какого-то третьеразрядного дворянчика, разыскивая Филиппа Тагэре.
2870 год от В.И.
1-й день месяца Сирены.
Арция. Кер-Оноре
Рауль задумчиво покрутил графское кольцо, пальцы у него были заметно тоньше, чем у деда, но отдать перстень Старого Медведя в переделку казалось недавнему виконту кощунством. Он так и не поблагодарил мальчишку-пажа за то, что тот каким-то чудом вызволил у палачей дедово кольцо и графскую цепь Эдмона. Луи исчез, оставив спасенные им вещи на пороге комнаты Рауля, и никто из воинов и слуг не видел, как он уезжал.
Ладно, хватит сидеть и вспоминать то, что лучше до поры до времени выбросить из головы, хоть это и кажется невозможным. Граф встал, накинул подбитый медведем плащ и вышел из уютного эркардского домика прямо в метель. На дворе, несмотря на непогоду, было людно. Суетились возчики, пробегали аюданты, а во двор как раз въезжало двое всадников. Нет, приехавших было четверо. Первый легко спрыгнул с коня и помог сойти сидящему за ним сухонькому старику в зеленом. Ре Фло не поверил своим глазам, а старик, наскоро благословив присутствующих, мелким, но быстрым шагом подошел к нему и вопросил, есть ли в этом доме чем промочить горло.
Больше сомнений не было. О пристрастии Его Высокопреосвященства к подогретому вину знала вся Арция. Спутник кардинала, жилистый пожилой монах, с неодобрением глядя на Евгения, пробормотал что-то о горячей ванне для ног, но был остановлен взглядом, от которого даже закоренелый еретик и тот провалился бы сквозь землю, а Его Преосвященство, подобрав полы одеяния, с достоинством проследовал в дом.
Прибежал взволнованный эркард, на лице которого читалось неподдельное облегчение. Он симпатизировал Тагэре, но карты разложились не в их пользу, и добряк изрядно побаивался за себя, свое семейство и свое барахлишко. Одно дело оказывать покровительство сыновьям проигравших, и совсем другое – первому клирику Арции. Евгений смерил эркарда цепким колючим взглядом, но благословил, плохо скрыв усмешку, а затем сразу же перешел к делу.
