Четыреста мечей. Как раз столько, сколько нужно. Подлость, конечно, но о благородстве на этой войне, похоже, придется забыть. Благородство привело Шарля Тагэре на ворота его родного города… Анри никогда не был мстительным человеком, но за Эльту он напоит змею ее собственным ядом. Маркиз накинул на плечи алый плащ с ненавистными золотыми нарциссами и взял щит, на котором стараниями барона Обена была довольно удачно изображена сигна младшего Фарбье.
Левофланговая конница баронов, которые не ушли от Агнесы после убийства, входила в лагерь. Что ж, они свое получат. Сначала псы, потом хозяева. Анри тронул коня.
2871 год от В.И.
8-й день месяца Агнца.
Арция. Поле у деревни Беток
Орельен Тартю не блистал ни умом, ни храбростью. Единственным его достижением была женитьба на Анжелике Фарбье, не отличавшейся особой красотой, но принесшей Орельену немалое приданое. Воевать Тартю не любил, но к походу присоединился, потому что с проигрышем Агнесы терял все, кроме нелюбимой властной жены. Ему обещали, что устранение Тагэре не его забота, а не пнуть мертвого льва значило выказать себя перед всемогущими родичами в невыгодном свете. И граф, скрепя сердце, поехал воевать. В стычке у Эльты он и его люди участия, к вящей радости Орельена, не принимали. Батар считал Тартю левреткой, а чтоб затравить Тагэре, были нужны волкодавы.
Муж Анжелики с удовольствием отсиделся за чужими спинами. Дело сладилось, когда же дошло до поздравлений Ее Величеству и насмешек над убитыми, Тартю явил прыть необычайную, после чего несколько нобилей, впрочем, ночью исчезнувших из лагеря, перестали подавать ему руку. Сам же Орельен получил милость, к которой совершенно не стремился, а именно – ему поручили командовать отрядом фронтерских наемников, чей вожак был убит Старым Медведем. Увы, граф Гартаж, приглядывавший за фронтерцами от имени королевы, увел своих людей, на прощание отдав салют мертвой голове Шарля Тагэре. Его не останавливали, это было чревато дракой в стане победителей на глазах жителей Эльты, а добычей Гартаж был опасной.
Орельен с готовностью занял место графа, благо оно было всего через две сигны от короля, но за все приходится расплачиваться. Фронтерцев отправили на Мунт вместе с Фарбье. Чертов родственник потащил Тартю с собой, и в результате он лишь чудом вырвался из ловушки. Потом пришлось долго врать и изворачиваться, превознося собственную храбрость, мощь и хитрость Мальвани и отмечая ошибки шурина, теперь, надо полагать, уже покойного. И опять он перестарался и получил под начало еще тысячу воинов, с которыми нужно было что-то делать. Орельен ужасно не хотел складывать голову за что бы то ни было, но при этом понимал, что в поднявшейся кутерьме отсидеться не удастся. Самым разумным казалось придерживаться середины. По крайней мере, в сражениях. Лезть вперед – себе дороже, прятаться в кустах – тоже нельзя: когда будут делить все вкусное, это припомнят, да и мерзавец Мальвани славится умением обходить противника, а ну как стоящие сзади окажутся передовыми?! В центре же проще всего, к тому же можно надеяться, что противник изрядно уменьшит количество тех, что спереди. А над теми, кто сзади, всегда можно посмеяться. И Тартю постарался устроиться во второй линии.
Сначала ему везло. Фронтерцы не принимали участия в атаке, взламывавшей в лоб оборону Мальвани, Батар бросил их в бой, лишь убедившись, что маршал непростительно оголил фланги своей и без того невыгодной позиции. Все шло хорошо, фронтерцы, люди графа и переданные им конники легко прошли обе линии бестолково сработанных укреплений и ворвались в лагерь. Там уже распоряжались люди Эдвара Фарбье. Орельен перевел дух и как раз прикидывал, как будет сетовать на опередившего его родича, не давшего поквитаться с «этим глупцом Мальвани», когда латник в красном плаще неожиданно ударил одного из фронтерцев. Орельен было решил, что вышла какая-то ошибка, но рядом с графом упал, пронзенный стрелой, еще один конник. И еще, и еще…
Люди Фарбье били наверняка, и Тартю стало страшно. Сзади напирали лезущие через первый вал солдаты, развернуться было негде, и, диким голосом проорав «Измена!», Орельен дал шпоры коню. Тот отчаянно прыгнул вперед, сбив своего же, а за графом с тем же криком бросились другие. Внутри лагеря хозяйничали люди с теми же сигнами, что и напавшие на Тартю между укреплениями. Какой-то дюжий фронтерец с воплем «Зрайдник»
[115]
рубанул сзади высокого нобиля в красном и упал, пронзенный копьем его оруженосца. Два приятеля убитого, взревев, бросились на убийцу, завопив: «Фронтерцы изменили!», «Смерть усатым!»
[116]
. Завязалась всеобщая свалка.
Тартю вертелся как уж на сковородке, изо всех сил оберегая свою драгоценную голову. Он уже не понимал, ни на каком он свете, ни кто с кем дерется. Все рубили всех, слышались проклятия и вопли. В двойном загоне оказалось слишком много людей, а нелепые укрепления мешали развернуться и понять, что происходит. Вопль «измена» катился все дальше. Орельен совсем обезумел, когда под копыта его коня свалился нобиль, сочинивший презабавные вирши, посвященные смерти Тагэре. Зарубивший его рыцарь с золотыми нарциссами уже бился с другим воином, с удивительной ловкостью орудуя тяжелым мечом, Тартю попробовал было ретироваться от опасного всадника, но тот покончил со своим противником и заметил Орельена.
– Тварь! – Этот голос граф узнал даже в горячке боя, он и раньше-то порядком боялся Анри Мальвани, но встретиться с маршалом вот так, среди кровавой круговерти… Тартю попробовал увернуться, но куда там! Удар Мальвани был точен. Будь Орельен воином, он бы избрал себе именно такую смерть. Мгновенную и от руки человека, ставшего после смерти Шарля Тагэре первым мечом Арции. Но Орельен умер, как жил, – труся, хоть судьбе и было угодно подарить ему смерть рыцаря.
2871 год от В.И.
8-й день месяца Агнца.
Арция. Поле у деревни Беток
С той самой минуты, как Анри изо всей силы ударил копьем мчащегося на него коня и тот упал, судорожно вытянув голову с окровавленными раздутыми ноздрями, в маркиза, казалось, вселился демон. Он поспевал всюду. Несколько раз его узнавали, но нобили, понявшие, кто перед ними, уже никому не могли рассказать о своем открытии. Мальвани дрался, как тигр со своего герба, вкладывая в каждый удар все отчаянье и горечь, которые грызли его два последних проклятых месяца. При этом маршал тщательно оберегал свою красивую голову. Затея с лжеизменой была хороша, но это было только началом дьявольского плана, придуманного старым лисом Обеном, плана, который предстояло осуществить полукоролю Мальвани и бывшему вору Габриэлю.
Гнедой встал на дыбы перед спешившимся рыцарем с секирой, казавшимся скалой меж бушующих волн. Маршал дернул за повод, направляя коня в сторону, и нанес удар мечом. Кровь плеснула на конский бок, а Мальвани уже пробивался вперед, к месту, у которого ему предстояло упасть. Какой-то фронтерец замахнулся мечом, и Анри упредил удар. Фронтерцы носят кирасы и шлемы, но руки их защищают лишь кожаные доспехи. Отсеченная рука, все еще сжимающая оружие, свалилась под ноги обезумевшей лошади, а маркиз уже схватился со здоровенным эскотским вождем. Анри был весь перепачкан конским потом и кровью противников, шлем был помят, но пока ему отчаянно везло, да и как же иначе, ведь он не имел права умирать, прежде чем не свершится задуманное.
