– Отец думал иначе? Но он ничего такого не говорил.
– Он вообще мало говорил, Филипп, но я знаю. Да, Александр родился не таким, как все, но он Тагэре, а Тагэре сами решают, как им жить.
– Я понял, – молодой король был серьезен, – Рауль хочет забрать братьев во Фло, я думал отпустить только Жоффруа, поедут оба. А я завтра возвращаюсь в Мунт и хочу взять вас с собой.
– Спасибо.
– Вам можно?
– Да, медикусы ничего не понимают, но я почти здоров. Только, – Анри попытался улыбнуться, – без ноги, но, как сказал нашедший меня воин, скоро сяду на коня. Мне бы хотелось чем-то отплатить ему за спасение.
– Я бы тоже хотел его видеть, – вздохнул король, – он заслуживает награды, но он исчез…
– Его право.
– Конечно. Так вы едете?
– Да… Филипп, ты ведь пришел ко мне не только из вежливости или чтобы узнать, выдержу ли я дорогу?
– Да. Я пришел сказать… Сказать, что вы отныне герцог, а звание маршала Арции ваше пожизненно.
– Спасибо, но маршал Арции прежде всего воин.
– Тогда вы сами назовете своего преемника. Когда вам станет тяжело сидеть в седле.
– Скорее всего это будет Рауль ре Фло. Но ты думал не об этом.
– Монсигнор Анри… Я… – Король посмотрел в светлые глаза маршала и отчеканил: – Я приказал казнить всех знатных пленников, в том числе и тех, которых захватили вы. Я должен был это сделать! Должен!
– А я, – Анри накрыл руку короля своей, – переоделся в тряпки Лумэнов и ударил им в спину.
– Их головы будут выставлены там же, где были головы отца, Эдмона, деда… Анри, я… – Филипп вдруг вздрогнул всем телом и разрыдался, совсем по-детски закрыв лицо руками.
Анри, несмотря на пронзившую все его тело боль, рывком сел и прижал сына Шарло к себе. В конце концов, тому было всего девятнадцать, и он еще мог плакать. Именно сейчас, когда сделано то, что должно, он на краткие мгновения может стать мальчишкой, оплакивающим отца и брата… Не пройдет и оры, и он с каменным лицом прикажет седлать коней, а сейчас на руках отцовского друга прощается и с прошлой жизнью, и с юностью, которая для короля Арции Филиппа Тагэре закончилась в тот миг, когда в его дверь постучался кузен ре Фло.
– Все пройдет, Филипп, – тихо повторял герцог Мальвани, гладя золотистые волосы юноши. – Все проходит, и это пройдет…
Эстель Оскора
Сад закончился, и я бежала по высокой зеленой траве, окропленной золотом одуванчиков. Впереди маячила белая стена, в которой была калитка. Сколько же времени потрачено впустую! Мне было страшно даже подумать, что успели натворить в Арции циалианки и эти сине-скорбящие! Зря меня сюда понесло, я вытянула такую же пустышку, как и Роман, и, как и он, потеряла время… Стена была совсем рядом, когда кто-то крикнул мне «остановись», и я остановилась, с удивлением обернувшись. Это был Эрасти, и вместе с тем это был кто-то совсем другой. Изменилось все – и выражение лица, и голос, и осанка. ЭТОТ имел право приказывать.
«Остановись», – повторил Эрасти. У меня не было ни малейшего желания ослушаться, но и оставаться в саду я не собиралась. Если он собрался идти со мной, а похоже на то, наши шансы резко возрастут, а если он решит остаться, что ж… Его выбор.
– Геро, – он положил мне руки на плечи, – я должен тебе очень многое рассказать. Нет, – он кривовато улыбнулся, – не о ней. С этим не то чтобы покончено, но заперто, и ключ выброшен. Тебе нельзя сейчас возвращаться. И мне нельзя, если мы действительно хотим спасти Тарру…
2871 год от В.И.
9-й день месяца Иноходца.
Арция. Тагэре
Клирик с красивым и строгим лицом в последний раз провозгласил: «Да не коснется ушедших в садах горних, в садах пышных скорбь земная и тоска человеческая» – и замковый иглеций наполнили звуки органа. Маленький лысый брат Валериан был музыкантом от бога, и он очень любил Шарля и Эдмона. Говорят, есть боль, которую не выразить словами. Валериану повезло, он мог излить свои чувства в звуках. Маленький смешной эрастианец, узнав о беде, заперся у себя. Его никто не видел почти два месяца. Когда монах вновь появился, он был бледен, будто побеленная стенка, одежда болталась на нем, как на вешалке, но на лице застыло выражение отрешенного покоя. Свою боль ему удалось излить в реквиеме.
Эстеле Тагэре казалось, что музыкант подслушал то, что творилось в ее собственной душе, подслушал и выплеснул в переполненный иглеций. Здание было немалым, но оно не вместило и сотой доли тех, кто пришел проститься с Шарлем и Эдмоном. Дворы замка и все подходы к нему были запружены людьми. Воины, оборонявшие Тагэре, воины, пришедшие с Бетокского поля с Филиппом и Раулем, нобили с севера, жители Эльты, окрестные крестьяне… Мало кого провожают столько и таких несхожих людей, и уж совсем немного тех, кого оплакивают искренне.
Вдовствующая герцогиня стояла вместе с уцелевшими детьми. Сегодня она хоронила мужа и сына, через кварту бросит серебряные монеты в открытые могилы отца и братьев. Тагэре и ре Фло все-таки победили. Ее старший сын – король Арции, как она когда-то хотела. Как же она мечтала об этом! Направлять красавца Филиппа, подыскать ему достойную жену, стать истинной хозяйкой Мунта, вытравив саму память об ифранской мерзавке. Сколько раз она представляла, что Шарля смертельно ранят в битве, он перед смертью во всем признается, просит прощения, и она прощает. И начинается новая жизнь, жизнь королевы-матери…
Святой Эрасти! Как часто то, о чем мы мечтаем, на поверку оказывается кошмаром. Ей казалось, что она ненавидит и презирает Шарля, терпит его лишь из долга и ради детей, а их примирение было обусловлено политической необходимостью и просьбой отца. Она думала, что это договор – она забывает о Делии, он соглашается принять корону. Как же она была глупа. Шарль думал не о ней, а об Арции. Она не знала, любил ли он ее хоть когда-нибудь, а вот она больше лгать себе не могла. Она любила мужа и всегда будет любить, потому-то сначала не видела его измен, а потом не смогла простить. А теперь прощать некого. Там, куда он ушел, земные голоса не слышны.
Завтра она с детьми выедет во Фло и увидит Делию. Ей придется стоять в иглеции рядом с ней, ведь в глазах других они – женщины клана Тагэре – Фло, потерявшие мужей. Но почему, почему ее ненависть не умерла вместе с Шарло?! Да потому, что она ВИДЕЛА и СЛЫШАЛА, каким он был с другой. Это была именно любовь, а не приступ похоти, как она пыталась себе внушить. Для Шарля она была лишь хорошенькой влюбленной в него девочкой, которая скорее всего станет его женой, потому что так нужно. Он ничего не имел против, тем паче властители не могут себе позволить брака по любви. Только по расчету. А для души и тела всегда будут фаворитки. Она же так хотела большего, что убедила себя самое в его любви, а Шарль… По-своему он был привязан к ней, она ему нравилась, но никогда он не был с ней таким, как с Делией. И это особенно оскорбляло. Что он в ней нашел? Пустышка, кокетка, не красивее и не моложе ее и к тому же жена родича и лучшего друга!
