Вот это новость! Соланж, совершенно необученная, без Кристалла, способна чувствовать магическое напряжение! Неужели она, Агриппина, наконец-то случайно нашла то, что искала всю жизнь?!
2850 год от В.И.
11-й день месяца Волка.
Арция. Мунт
Сквозь занавески он слышал шум толпы. Карета остановилась. Кто-то распахнул дверцу, и синяк неуклюже полез наружу. Шарль Тагэре остался сидеть, ожидая, когда за ним придут. Вернее, ожидало его тело, а душа билась, как птица о стекло. Из последних сил герцог постарался успокоиться и собраться. Нужно еще раз попробовать стать самим собой. Он должен сказать «нет»! Его губы не разжимались с той самой минуты, когда, сломленный шестью магами, он повалился на четвереньки в своей камере и на его шее защелкнули ошейник, казавшийся символической игрушкой. Он в прямом смысле ползал на брюхе и лизал сапоги укротителей; затем ему велели встать и замолчать, и Шарль Тагэре встал и замолчал. Прошло две оры, может быть, его воля немного приподняла голову? Герцог собрал все свои силы и попробовал прошептать: «Нет!» Навалилась жуткая тяжесть, захотелось взвыть в голос, но губы шевельнулись. Получилось!
«И получится, – прозвучало то ли в его мозгу, то ли рядом. Он готов был поклясться, что никогда не слышал этого чуть хрипловатого женского голоса. – Хорошо, что ты борешься. Успокойся и соберись. Это твой бой и ничей больше…»
Шарло оглянулся. Никого. Но давление не то чтобы совсем исчезло, но стало терпимым. Он приподнял руки, вновь положил их на колени, поправил волосы, одернул одежду. Его тело ему повиновалось! Проклятый ошейник стал простой железкой. Ну, что ж, позора, по крайней мере, не будет.
2850 год от В.И.
11-й день месяца Волка.
Арция. Мунт
Судебный маг Иаков Эвгле не без опаски взошел на обитый сукном помост. Нет, Шарля Тагэре он не боялся, взнуздать его было куда как непросто, но теперь он смирнее ягненка. А вот дружки герцога, которые наверняка окажутся в толпе… А ну как попробуют пристрелить своего предводителя, чтоб избавить от покаянья, а попадут в стоящего рядом?! Иаков хотел жить, и жить хорошо, но для успешной карьеры порой приходится делать что-то опасное, тем паче его наконец оценили по достоинству! Не зря именно ему, человеку сугубо мирскому, предложили вести церемонию покаяния.
Маг-недоросток не догадывался, что решающую роль сыграла его, мягко говоря, неприглядная внешность. Диана и Фарбье хотели унизить Тагэре как можно сильнее, а чем смешнее и незначительнее тот, перед кем гордый герцог будет ползать на коленях, тем лучше. Смешнее же и незначительнее Иакова Эвгле в Мунте не нашлось никого.
Самому же Эвгле ужасно хотелось увидеть свой звездный час, но еще никто не научился одновременно находиться в двух местах. Правда, синяк через вторые руки нанял мазилу, обещавшего запечатлеть церемонию в максимально выгодном для обвинителя свете, но как все-таки жаль, что магия не позволяет видеть себя со стороны!
Судебный маг еще раз отряхнул мантию, медленно и, как ему казалось, величественно поднялся вверх по тринадцати – по числу месяцев года – ступеням и занял отведенное ему место справа от плахи с воткнутым топором, рядом с которой стоял палач в красном.
Площадь была запружена народом, и дальнозоркий брат Иаков заметил, что люди выглядят угрюмыми и настороженными. Синяк вслушался в довольно-таки жидкие крики, поносящие всех Тагэре вообще и Шарля в частности. Однако крикуны вопили как-то неуверенно, с одной стороны, отрабатывая полученные деньги, а с другой – опасаясь получить по шее от стоящих рядом. Иаков поднял руку и возгласил самым громким и солидным голосом, на который был способен.
– Приведите обвиняемого!
Стражник с желтыми нарциссами на красной тунике, надетой поверх кирасы, торопливо скатился по ступеням и направился к карете. Обвинитель принял значительный и скорбный вид, глядя вниз, туда, откуда должен появиться преступник. И он появился. Странно, но Тагэре шел уверенно, с гордо поднятой головой, ничем не напоминая раздавленного страхом человека. Увидев это, люди на площади радостно загудели, а кто-то даже завопил здравицу в адрес Шарля. Безобразие! Неужели измотанные небывалым поединком магии и воли антонианцы позабыли сказать «взнузданному», как вести себя на эшафоте? Что ж, за этот промах они поплатятся, особенно несносный брат Серж, не так давно унизивший Иакова при самой бланкиссиме! Но сначала дело.
– Признаешь ли ты себя виновным? – Эвгле, трепеща от наслаждения, задал узнику вопрос, на который мог быть лишь один ответ. Обвиняемые подробно рассказывали о своих злодеяниях и коварных замыслах, каялись в грехах, получали отпущение и либо клали голову на плаху, либо в рубище под улюлюканье зевак навсегда уходили в дюзы. Случая, когда кто-то посмел отвести обвинение, не было и быть не могло, но Шарль Тагэре ответил ясным и чистым голосом, далеко разнесшимся в осеннем воздухе:
– Я ни в чем не виноват перед Арцией и тем, кого называют ее королем. Меня схватили по наущению Жана Фарбье, попытались обманом и угрозами вырвать признание, а когда не вышло, прибегли к магии.
Иаков потерял дар речи. И было от чего: судебная магия делала подобное просто невозможным. Человек говорил лишь то, что ему велели, его желание или нежелание не имели никакого значения, но Тагэре каким-то непостижимым образом сорвался с магической цепи. Что ж, значит, он умрет, и умрет страшно. На подобный случай предусматривалось специальное заклинание. Правда, его еще прилюдно не применяли, хотя знать его был обязан каждый Скорбящий, которому приходилось присутствовать при публичном покаянии. Они и знали, тренируясь в подвалах Духова Замка на тех, кого не обязательно было показывать народу.
К истине как таковой это заклятие не имело никакого отношения. Просто человек, на которого указывал перст Обвинителя с «Кольцом скорби» (после церемонии или «тренировки» артефакт возвращался брату-казначею), заживо сгорал в ослепительном белом огне, не оставалось даже костей. Иаков Эвгле вытянул руку в направлении Тагэре:
– Да разрешит наш спор Кастигатор
[42]
!
– Арде! – дерзко ответил эльтский герцог, с вызовом тряхнув золотистой гривой. С пальцев Иакова потек пока еще невидимый огонь. Сейчас он коснется ослушника, и все будет кончено! Однако случилось невозможное. Заклятье отскочило от Тагэре, как мяч от стены, и понеслось к тому, кто его сотворил. Синяк даже не успел ничего понять. Колдовское пламя охватило его, он зашелся в жутком, визгливом вопле, и все было кончено.
– Оправдан, – закричала какая-то женщина, и ей ответил грубый мужской бас, проревевший: «Виват Тагэре!» На глазах потрясенной толпы с герцога сами собой спали, вспыхнули и рассыпались пеплом оковы, и Шарль с удивлением, еще не веря спасению, размял затекшие кисти. Кто-то бросил на эшафот цветок, золотистая хризантема ярким пятном легла на алую обивку, герцог хотел ее поднять, но голова у него закружилась, и он мешком свалился на руки подоспевшего Рауля.
