Отъезд Анастазии был назначен на завтра, а ночью она должна была исчезнуть, причем навсегда. Оставлять ее поблизости было нельзя, так как Мулан, как и все циалианцы, мог разбираться в магии. Богоугодной, разумеется. Они решили, что девушка оставит письмо, в котором сообщит, что опасается путешествовать вместе с сигнором Муланом, который испытывает к ней отнюдь не братские чувства, и отправляется в обитель самостоятельно. В это поверят, а они в это время поскачут на запад, чтобы перейти до холодов Лисьи горы, и будь что будет. Оставлять Анастазию в Арции нельзя, спасти ее может только герцог, и он этому даже рад. Они будут свободны. Они будут вместе далеко от интриг и волшбы.
Даже совесть Шарля, которая не переставала его мучить с момента болезни Эстелы, успокоилась: из двух его женщин опасность грозила именно Соле, и он решился. Завтра они уже будут далеко отсюда, какими бы ни были эти еретики-таянцы, спевшиеся с нелюдями, они вряд ли страшнее рыцарей Оленя, по крайней мере для них… Сола поежилась: осень в этом году была теплой, но ночь брала свое. Оранжевая полоска на западе погасла, и женщине показалось, что на свете нет никого – только она и звезды, внимательно ее разглядывающие. Созвездие Рыси взошло уже высоко, и ее зеленоватое око словно бы высасывало из девушки тепло и надежду. Рядом с Рысью дрожали другие созвездия осени – Палач и Белка… Небо неспешно вращалось на запад, над горизонтом поднялся Сноп, затем Блудница, а Анастазия все ждала. Холод пробрался даже под теплый плащ, подбитый мехом, а ноги в легких сапожках для верховой езды и вовсе заледенели. Анастазия ждала, а его все не было.
2862 год от В.И.
Ночь с 11-го на 12-й день месяца Зеркала.
Тагэре
Когда одна из дам Эстелы ворвалась к Шарлю с сообщением, что роды начались и сигнора призывает супруга, тот уже был одет для путешествия. Пришлось бросить плащ и подняться к Эстеле, которой уже было не до него. Герцог мерял шагами приемную жены, понимая, что что-то не так. Слишком долго в сравнении с тем, как это было с младшими детьми, да и лица бегавших туда-сюда медикуса и его помощников были нерадостными. Шарль не мог не думать об Эстеле и рождающемся ребенке, но герцог, прежде всего, видел перед собой другую женщину, несколько ор ожидающую его на условленном месте. Он не мог ничего ей сообщить, надеясь лишь на то, что, устав ждать, она поймет, что ему что-то помешало, и вернется. Что ж, они уедут следующей ночью, даже циалианцы не посмеют уклониться от участия в пире по поводу рождения ребенка из рода Тагэре или от… поминальных торжеств. Уж слишком долго все тянется, неужели это проклятое падение? Как же так вышло?! Эстела не могла видеть, это ее выдумка, но он все равно виноват. Да, своими заигрываниями с Дело он отводил подозрение от Солы, но его жене от этого было не легче. И вот она вообразила, что он изменяет ей с Делией, а полученный при падении удар закрепил эту выдумку в ее сознании.
Как бы то ни было, если Эста или ребенок умрут, то их убийцей будет он, а если он не вытащит Солу из ловушки, в которой она оказалась по его вине, то он будет вдвойне убийцей. Но, случись что с Эстелой, он не сможет оставить Тагэре. Даже ради спасения Солы. Филипп слишком мал, чтобы стать владыкой севера.
Герцог с радостью бы дал жене и свободу, и власть, к которой та отнюдь не была равнодушна. То, что он бросал все и, по сути, умирал, оставаясь живым лишь для Солы, в какой-то степени примиряло его совесть с бегством. Он с собой не берет ничего, даже имени, он отрезает себя от прошлого, так же как Анастазия. Она жертвует Богом, он – домом и своим долгом. Да, они оба совершают страшный грех, но они готовы за него расплачиваться…
2862 год от В.И.
Утро 12-го дня месяца Зеркала.
Тагэре
Сола прождала до восхода, хотя понимала, что все бесполезно. Если честно, она вообще не верила, что Шарль исполнит обещанное. Вслух она мечтала о том, как они перейдут горы и встретятся с такими же изгоями, он будет охотиться на горных медведей и черных лисиц, а она его ждать у огня. Осенью за шкурами будут приезжать купцы, и вырученного хватит на самое необходимое. Она научится собирать травы, прясть, белить холстину, у них будет трое или четверо детей и большая горная овчарка. Утром внизу будет стелиться туман, а вершины уже будут залиты солнцем, как в ее родной Эстре… Она говорила об этом Шарло и знала, что ничего этого не будет, так как она не рождена для счастья. Безумие этого лета заставило ее забыть о том, почему она оказалась в монастыре, она была счастлива, а теперь за четыре месяца света придется платить вечной тьмой. Тагэре не пришел, он и не мог прийти. Она ему больше не нужна, раньше она приносила наслаждение, а теперь стала камнем на шее. Как она могла подумать, что ради беременной циалианки он оставит Тагэре, семью, корону, привычную жизнь?!
У герцога были любовницы и до нее, наверняка скоро появятся новые. Та же Делия. А что, если Эстела не ошиблась? И все это время Шарль развлекался с несколькими женщинами и всем говорил одно и то же. Да, наверное, так и было. Герцогиня увидела его не с ней, а с другой, а она так была уверена в своем Шарло, что ей и в голову не могло прийти, что он обманывает не только ее. Конечно, не появись так некстати Мулан с дружиной, Тагэре ее бы не бросил… Знатные сигноры вообще редко бросают своих бастардов, тот же Жан Лумэн сделал для Фарбье и возможное и невозможное. Вот и Шарло поблагодарил бы ее за любовь, за ласку и постарался бы куда-нибудь пристроить или просто бы перестал замечать, занявшись кем-нибудь еще.
Но появление Мулана спутало все карты. Герцог предложил ей бежать, справедливо решив, что это единственный выход, но сам и не собирался покидать Тагэре. Ему нужно было, чтобы она собралась, написала записку и исчезла. Недаром он настоял, чтобы она взяла с собой полтысячи ауров, спрятанных в седельных тайниках. Он ее отправил куда глаза глядят, снабдив деньгами, конем и теплым платьем. А сам струсил. Как трусят мужчины, когда нужно сказать женщине, что все кончено. А куда ей идти? В Тагэре? Там наверняка уже нашли записку, и там Мулан… К бланкиссиме Агриппине? Но наставница слишком строга в своих убеждениях, к тому же она ее предупреждала и насчет герцога, и насчет нарушения обета. Она не простит… Сделать так, как хочет Шарль? Исчезнуть? Тихо жить в каком-нибудь уголке, сказавшись вдовой, растить сероглазого ребенка, выйти замуж за ремесленника, который соблазнится остатками ее красоты? Смотреть, как сын герцога Тагэре будет ломать шапку перед каким-нибудь захудалым нобилем? Лгать всем и себе… Она этого не хочет! Вернее, она этого просто не вынесет. Может, просто покончить со всем сразу? В реку вниз головой или повеситься? Тело найдут, будут доискиваться, кто она… Она будет опозорена, но посмертно, добавив к нарушению обета и прелюбодеянию еще и самоубийство.
Если бы ничего не было! Если бы она могла вернуться в монастырь, оставив Тагэре с ее красавцем-сюзереном и его вечно беременной женой сестре Аквилине. Ну почему она была так неосторожна? Почему это приключилось именно с ней? Хотя такое случалось и раньше и будет случаться потом. Все женщины, когда влюблены, становятся безнадежными дурами, с которыми можно делать все, что угодно… Если бы только она никогда не встречала Шарля или знала, чем все кончится. Она могла не подпустить его к себе или хотя бы не попасться, ведь есть же средства!
