Ты долго тянул, Шарль Тагэре, слишком долго, нужно было сделать первый шаг двадцать лет назад, и тогда все было бы иначе. Может быть, они бы с Солой и не встретились, а если б и встретились, все могло кончиться по-другому. А теперь все запуталось, как космы безумной старухи, которая их не расчесывает годами.
– Шарло, – виконт Тарве с беспокойством смотрел на него, – ты не ранен?
– Нет, – улыбнулся Тагэре своей знаменитой улыбкой, – шею немного натер, это да, а так ничего… А ты?
– Да что мне сделается, – отмахнулся Рауль, – а ведь здорово получилось?
– Здорово, – согласился Шарло, – а теперь куда?
– Домой, конечно. То есть во Фло. Там как раз гости, именины у Изабель.
– И кто там?
– Да весь Север. Потом, кое-кто из Приграничья, ну, старые друзья отца и деда…
– Короче, мы едем на совет заговорщиков.
– Каких заговорщиков? – возмутился Рауль. – Просто наши друзья исключительно порядочные люди и противники «Святого Духа». Кто ж виноват, что Лумэнов терпеть не могут?
– Пожалуй, никто, – подумав, согласился Тагэре, – но Пьера я трогать не позволю.
– Да кому он нужен?! Он будет рад-радешенек, если его с его хомяками оставят в покое. А ты, если хочешь, можешь по вечерам приходить к нему в ладушки играть.
– Змеюка, – Тагэре не смог сдержать улыбки, – что ж, поехали…
2866 год от В.И.
22-й день месяца Лебедя.
Арция. Мунт
Воробьи и голуби самозабвенно разгребали кухонные отбросы на заднем дворе королевской резиденции. Кроме них да кота, обожравшегося и обленившегося до такой степени, что ему было не до охоты, здесь никого не было. Человек в неприметном темном одеянии вышел из-за большой поварни и, подойдя, казалось, к глухой стене, нажал на один из кирпичей. В стене открылся узенький проход, которым пришелец не замедлил воспользоваться. Он не первый раз поднимался этой винтовой лестницей и научился обходиться без света. За все неудобства ему заплатят, и заплатят щедро. Наверху была небольшая площадка с одинокой тяжелой скамейкой. Человек уселся и приготовился ждать. Иногда его принимали сразу, иногда приходилось ждать ору, а то и две. К этому он тоже привык.
На сей раз ждать пришло недолго, видимо, Агнесе и Фарбье было не до того, чтоб выдерживать характер. Дверца приоткрылась, и человек в незаметном темном платье шагнул в обтянутую розовым шелком комнату в угловой башенке. Королева сидела за небольшой конторкой, инкрустированной перламутром. «Святой Дух» стоял рядом, нервно теребя рыцарскую цепь. Яркий предвечерний свет заливал комнату, подчеркивая желтоватую бледность Агнесы и темные круги под глазами ее любовника.
– Тебе удалось проникнуть во Фло, Габриэль? – Как бы ни относиться к временщику, он никогда не ходил вокруг да около.
– Да, хотя это было непросто.
– Кто там?
– Все.
– Все? Что ты хочешь этим сказать?
– Только то, что там собрались все, кого сейчас нет в Мунте. Тагэре, Фло, Бэрроты, Шады, ну, и нобили помельче, которые держатся за хвост лошади этих сигноров. Хуже времени для того, чтобы напасть на Тагэре, выбрать было нельзя.
– Что ты имеешь в виду?! – Фарбье был слишком ошарашен, чтобы скрывать свои чувства.
– То, что любители серебра
[88]
съехались на именины старшей дочери Рауля Тарве. Уж не знаю, что они привезли девчушке в подарок, – Габриэль, как и все хорошие прознатчики, мог позволить себе говорить с хозяевами без подобострастия, – но сами они подарок получили. Да какой!
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что во Фло при мне привезли какого-то разбойника, который имел наглость, во-первых, напасть на Шарля Тагэре, во-вторых, попасться, в-третьих, спасая свою шкуру, заявить, что он выполнял приказ королевы и монсигнора…
– Что?! – И без того бледная королева стала какой-то синюшной. – Что ты сказал, мерзавец?!
– Я не скажу ни слова, пока сигнора не успокоится и не возьмет свои слова назад.
– Ее Величество хотела узнать, что еще сказал пойманный мерзавец, – в устах Фарбье это прозвучало как извинение. По крайней мере, Габриэль решил, что это можно расценить именно так.
– Этот мерзавец, – прознатчик подчеркнул слово «мерзавец», – сказал, что ему велели убить герцога Шарля Тагэре, устроив все так, как будто это дело рук разбойников. Мерзавец, конечно, лгал, но собравшиеся сделали вид, что ему поверили.
– И что?
– К замку Фло спешно стягиваются войска. Думаю, их соберется не менее пяти тысяч.
Фарбье смерил Габриэля многозначительным взглядом, но тот сохранял полную невозмутимость. Жан вздохнул и протянул ему небольшой, но тяжелый кошелек.
– Возьми. Ты еще понадобишься. Будь здесь через два дня.
– Я счастлив служить сигнору. Увы, когда я не вижу перед собой денег, мне трудно сосредоточиться. – Габриэль поклонился с неожиданным изяществом и вышел.
Теперь предстояло посетить барона Трюэля и рассказать толстяку то, что он рассказал королеве и Фарбье, и еще то, что он увидел во дворце.
Габриэль отнюдь не считал себя двурушником. Мириец по происхождению, авантюрист по складу характера и бывший вор и шулер, он уже несколько лет преданно служил толстому командору, спасшему его правую руку от топора палача. А то, что Обен позволял ему оставлять королевское вознаграждение и при этом добавлял от себя пару-другую ауров, лишь укрепляло в правильности сделанного выбора. К тому же вынужденный в юности покинуть Мирию, Габриэль уже давно считал Арцию своей родиной и не терпел высокомерную и визгливую Агнесу и братцев Фарбье.
По мнению бывшего вора, являвшегося большим поборником чистоты крови, на арцийском троне мог сидеть лишь настоящий Волинг, каковым являлся Шарль Тагэре. Мириец знал от своих мунтских приятелей, как герцог вел себя на эшафоте. Вряд ли, бросая смертельный вызов синяку, Шарло думал, что навеки покоряет сердца честных воров и разбойников, но это было именно так.
Габриэль был редкостным счастливчиком, жившим в ладу с самим собой, ибо делал то, что ему нравилось, для человека, который ему нравился, во имя дела, которому он симпатизировал, и к тому же за очень хорошие деньги.
Эстель Оскора
Я все-таки вспомнила, что случилось с Анхелем, когда тому было около пятидесяти. Возник заговор, который возглавил сын бывшей подруги императора, утверждавшей, что это ребенок Анхеля. Сам он это отрицал, заговор быстро подавили, зачинщик погиб, что сталось с женщиной, было неясно. И еще менее ясно, чем это могло мне пригодиться. История то ли с бастардом, то ли нет никоим образом не объясняла слова, сказанные принесенным в жертву клириком, говорившем о первом и последнем грехах.
