Это вновь была пещера, хоть и не столь большая. Было тихо, холодно и тревожно. В свете зажженного Нэо бледно-голубого шара тускло блестели какие-то кристаллы. Соль? Слюда? В любом случае не диаманты! Волчонка вытянула морду, сделала шаг вперед и отскочила назад к стене, из которой они выбрались. Рамиэрль попробовал вызвать путеводный огонек – получилось! Что ж, по крайней мере, убраться отсюда они могут, это радует. Разведчик проверил кинжал и шпагу, затем попробовал сосредоточиться. Пустить в ход магию было можно! Конечно, до луцианской или фэрриэннской благодати далеко, Тарра есть Тарра, но он не беспомощен. Надо идти, чем раньше они поймут, что здесь творится, тем лучше.
Выход нашелся сразу – его никто не стерег. Стоя под прикрытием скал, Нэо пытался понять, куда же его занесло на этот раз. Неба в Вархе не держали, вместо него было то самое многоцветное безумие, которое они с Эмзаром наблюдали из-за Кольца. Оторвавшись от мигающего кошмара, Рамиэрль с сомнением посмотрел на замощенное мерцающими плитами пустое пространство, старательно отражающее верхнее кривляние. Впереди. Не поймешь, близко ли, далеко ли высилось нечто, похожее на сотканную из ослепительно сверкающего снега стену со множеством проходов. Лабиринт? Плохо, в некоторых лабиринтах можно блуждать годами, там все преимущества за хозяином. Выходит, вернуться? Найти Рене, посоветоваться с Эмзаром и тогда...
Роман почти решился повернуть, когда Норгэрель, отстранив барда, медленно побрел к выходу, и его затуманенный взгляд разведчику очень не понравился. Нэо бросился вперед, чтобы ухватить родича за руку, пока тот не вышел на странную площадь, но тело ослушалось приказа. Нэо, хоть и медленнее, чем Норгэрель, тоже пошел вперед. Чувство собственной беспомощности было отвратительным и страшным, но, к счастью, продолжалось недолго. Что-то ударило разведчика по затылку, и он потерял сознание.
2896 год от В.И. 7-й день месяца Волка. АРЦИЯ. МУНТ
Анхель Светлый присутствовал при появлении на свет своего наследника, и Пьер Седьмой, взявший за образец легендарного императора, последовал его примеру, хотя это было более чем неприятно. Король сидел в кресле у изголовья стонущей Норы и в перерывах между схватками веско произносил приготовленные заранее фразы. Пусть медикусы, циалианские сестры, служанки и представители всех сословий, которым дозволено видеть появление на свет будущего короля, разнесут мудрые слова Его Величества.
К сожалению, Нора вела себя не как королева, а как мещанка – кричала, плакала, жаловалась на боль, звала мать и братьев. Когда медикусы сообщили, что срок королевы близится, он поговорил с ней, подробно объяснив, как нужно себя вести и что говорить, но Элеонора оказалась слишком глупа. Когда все кончится, он ей напомнит о ее ошибках, но сейчас это бесполезно.
Стоны раздались снова, и Пьер, стиснув зубы, посмотрел на лицо жены, отнюдь не казавшееся красивым. Рядом с ней была наперсница, циалианка поймала его взгляд, и Тартю дорого бы дал, чтобы разгадать выражение этих синих глаз. Нора вскрикнула и вновь позвала мать. Проклятие, он же ее предупреждал! Королева должна была сказать, что не желает никого видеть, кроме венценосного супруга, святых сестер и любезных подданных.
– Базиль, – вскрикнула молодая женщина, – забери меня! Забери меня отсюда... Я не могу... Мама!
– Триединый повелел нам терпеливо переносить страдания, – веско произнес Его Величество, воспользовавшись паузой, – крепитесь, королева Ар...
– Мама! – снова завопила Нора, она не слушала и не слышала. – Базиль! Мамочка...
– Идет, – быстро проговорил главный медикус, в голосе которого чувствовалось облегчение. Пьер понял, что великий момент настает. Нора закричала снова, без слов, потом еще, и с ее криком слился детский плач.
– Мальчик, – торжественно провозгласил врачеватель, – и какой крепкий! Настоящий рыцарь.
Его Величество Пьер Седьмой Лумэн медленно встал с кресла и вышел на середину комнаты.
– Мы счастливы объявить нашему народу о рождении наследника, – Пьер выдержал паузу, как это делали в театре Бриана Перше, – в срок, предписанный Церковью Нашей Единой и Единственной, мы наречем его именем нашего великого предка Анхеля. Пусть это имя будет залогом славы и величия Арции и ее владык. Арде!
– Арде, – нестройно повторили собравшиеся. Пьер принял из рук медикуса новорожденного сына и высоко поднял вверх – подданные должны убедиться, что родился мальчик, что он крепок и доношен. Ребенок, не оценив величия момента, захныкал, и король передал его циалианской сестре, в глазах которой светилось что-то странное. Теперь следовало поблагодарить жену за драгоценный дар. Пьер Седьмой проследовал к постели, с досадой обойдя некстати оказавшийся на пути большой таз. Нора лежала, закрыв глаза и закинув голову, губы были искусаны в кровь, а на бледном лице вокруг запавших глаз проступили красные точки.
– Мы благодарим нашу супругу и королеву, – произнес Пьер и поцеловал лежащую женщину в лоб.
Длинные ресницы дрогнули, Нора открыла глаза, в них не было ни радости, ни любви. Только страх и воспоминание о пережитой боли.
– Это я благодарю вас, мой супруг, – прошептала роженица, наконец-то вспомнив свои обязанности, – вы были со мной в этот час, и я счастлива, что исполнила свой долг перед вами и королевством.
2896 год от В.И. 12-й день месяца Волка. АРЦИЯ. ГРАН-ГИЙО
Черные знамена с алыми кругами были торжественно сожжены. Маркиз Гаэтано мог собой гордиться, именно он, несмотря на предусмотрительно разрушенные Эгоном лестницы, поднялся на башни и заменил чумные флаги на родовые сигны Фарни. Шарло рвался с ним, но Рито не позволил, племянник – молодец, но на такой высоте у него могла закружиться голова.
Короткая северная осень кончалась, и небо щедро забрасывало Гран-Гийо мокрым снегом. Белые хлопья, кружась, падали на мокрые камни двора, чтобы тут же растаять. Обычно маркиз Гаэтано терпеть не мог это время, его бесили и низкие, лежащие чуть ли не на плечах тучи, и короткие серые дни, и сырость. В эту пору Рито, как никогда, ощущал себя южанином, но сейчас было не до погоды. Правду сказать, мириец заметил, что пришла зима, только тогда, когда ему в лицо швырнуло пригоршню чего-то холодного и мокрого.
Заменить Эгона оказалось непросто, и Рито в который раз подумал, что был прав, не желая становиться властителем Мирии. Если с одним-единственным замком столько хлопот – что говорить о государстве, пусть и небольшом. Странное дело, рядом с Сандером все казалось понятным и не очень-то сложным, хоть и скучным. Куда же теперь занесло его короля, угодившего в спутники какой-то ведьме? Крапивник так и не вернулся, и Рафаэль в глубине души скучал по несносному созданию, не говоря о том, что Серпьент был великолепным разведчиком. Впрочем, тосковать о вольной жизни, гадать о судьбе Сандера и хихикать, вспоминая выходки крапивного божка, было некогда – неотложные дела рвали маркиза Гаэтано на части.
Оживающий замок требовал времени и сил. Эгон был не последней жертвой чумы, после него умерли еще трое, но выбираться из эпидемии оказалось трудней, чем умирать. Они выдержали, и к началу месяца Волка все вошло в свою колею: мертвые были похоронены, ворота открыты, лестницы отстроены. Рито с Шарло и Николаем наведались в соседние деревни и услышали, что «на самом деле никакой чумы не было». Крестьяне клялись, что новый король отравил колодцы, отомстив северянам за непокорство. Кто пустил эту сплетню, было неизвестно, но упала она на благодатную почву. Кэрна вспомнил «Кровавого горбуна» и усмехнулся – охотник рыл волчью яму и свалился в овраг. Забавно, но люди несли несусветную чушь и при этом были правы. Чуму и впрямь выдумали в Мунте, чтоб отделить ненадежный север от поджавшего хвост юга, а то, как и где началась эпидемия, наводило на мысль о какой-то мерзкой магии.
