– Что вы имеете в виду?
– То, что они отправились на войну, прихватив с собой порох. Дарнийцы – те честно горят, но ортодоксы взлетели на воздух.
– Жаль, если все, – заметила Миранда, – нам пригодятся пленные, готовые подтвердить, что они первыми преступили запрет.
– Тут уж как повезет. Святоши стояли слишком далеко, – покачал головой Арно, глядя на все разгорающийся пожар.
Ветер крепчал, и Марта почувствовала, что мерзнет. Помощь пришла – Аларик сказал правду... Кто бы мог подумать, что ее безумный призыв к давным-давно покинувшим Благодатные земли еретикам будет услышан. Теперь обратной дороги нет. Сегодня закончилась война Оргонды и Ифраны и началась война с Церковью и ее орденами.
Герцогиня украдкой глянула на свекровь и командора. Они казались спокойными. Две женщины и мужчина смотрели, как горят их враги, молча. Это было страшно, но красиво. Еще один факел взвился к черному небу, развалился на несколько частей и стал медленно гаснуть. Если б Марта Оргондская была верной дочерью Церкви Единой и Единственной, она бы молилась, но Орест навеки отучил ее от повторения бессмысленных, самоуничижительных слов.
Раздались торопливые шаги.
– Моя сигнора! – темнобровый кузен Сержа Терована казался грезящим наяву. – Прибыл посол Нового Эланда.
– Я приму его немедленно.
– Рад это слышать, сигнора, – голос был сильным и веселым, под стать его обладателю. Свет фонаря выхватил из тьмы улыбающееся, обветренное лицо; одежда эландца вызвала воспоминания об Аларике, вернее, о Рене Аррое.
– Да простится мне подобная вольность, но маринеры объявляют о своем приходе сами. Я – Ягоб, Ягоб из дома Коннаков, Паладин Зеленого храма Осейны.
– Коннак? Мне кажется, я попала в легенду.
– Эрик Коннак – мой предок. Сигнора, вы просили помощи, и вы получили ее.
2896 год от В.И. Вечер 3-го дня месяца Звездного Вихря. АРЦИЯ. МУНТ
Онорина проверила, как задернуты занавеси, зажгла ночник и налила травяной отвар в хрустальный графин с золотыми нарциссами. Осталось разложить грелки, и на сегодня все!
Бывшая девица из заведения мадам Жизели, волею судеб ставшая камеристкой герцогини Эстре, а после ее смерти оставшаяся при маленькой Катрин, удержалась во дворце благодаря своему добродушию. Черноволосая пышка вечно улыбалась, никогда не жаловалась, ничего из себя не корчила и всем сочувствовала. У нее всегда можно было перехватить пару монеток, о чем Рина сразу же забывала. Женщинам она никогда не отказывала в советах известного свойства, а с мужчинами и вовсе ладила, хотя ремесло свое давным-давно забросила.
После Гразы Онорину убрали с глаз подальше на кухню, но не прошло и полугода, как вернули в комнаты. Руки у нее были золотые, а застилать новому королю постель оказалось сущим наказанием: Пьер вычитывал старшему лакею за каждую складку на простынях. Сначала слуги злились и вспоминали Александра, засыпавшего на чем угодно, лишь бы было время, но потом говорить о Тагэре стало опасно. Королевские придирки перестали бесить и начали пугать. Онорина стала восьмой служанкой, приставленной к опочивальне Его Величества, и первой, которую спустя кварту не отправили на задние дворы. Женщина восприняла свой успех с полным равнодушием, а у старшего лакея с души свалился камень.
Его Королевское Величество Онорина не видела, так как Пьер, как и Александр, засиживался за полночь в своем кабинете. Дело младшей служанки все принести и подготовить, а дальше пусть отдуваются ночные лакеи. Взбивая подушки и рассовывая грелки, без которых король не мог заснуть, Рина думала о том, что зря не вышла замуж за молочника Жакоба, караул-декана Франсуа и того эскотца, как бишь, его звали... Хотя какие ее годы, младший повар хочет уйти со службы и открыть свое дело в провинции и намекает, что ему нужна хозяйка. Конечно, до красавца Франсуа ему далеко, но господин Улон человек солидный, три года назад овдовел...
Размышления о достоинствах повара были прерваны скрипом и шорохом. Онорина, нагнувшаяся над подушками в весьма живописной позе, торопливо вскочила и столкнулась глазами с королем. Его Величество стоял в дверях кабинета, и на его лице было выражение, которое во времена своей бурной молодости Рина видела сотни раз.
– Как тебя зовут? – голос у Пьера был писклявый. Куда противней, чем у повара, не говоря о молочнике.
– Онорина, с дозволения Его Величества, – женщина присела в реверансе, как ее научила старая Виолетта.
– Ты давно здесь служишь?
На то, что не стоит посвящать Пьера Тартю в свои отношения с семейством Эстре, соображения Онорины хватило.
– К опочивальне Его Величества я приставлена пятый месяц.
– Я слишком поздно ложусь, – на верхней губе короля выступили бисеринки пота, – иди сюда.
Онорина подошла, прекрасно зная, что ее ждет. Пьер Тартю, прерывисто дыша, привлек женщину к себе и даже не подумал задуть свечу. Рина получила прекрасную возможность разглядеть глазки с красноватыми прожилками, блестящий пористый нос, падающие на лоб волосики. Король Арции, победитель узурпатора, верный сын Церкви Единой и Единственной и добрый семьянин что-то блеял и неумело, но грубо мял ее платье, добираясь до груди. Навидалась она таких еще у Жизели – над каждым грошем трясутся, толку никакого, а воплей, если что, до небес.
Онорина стиснула зубы, у Жизели бывали гости и похуже. С прыщами, бородавками, гнилыми зубами, хотя зубы и тут... Скажи ей кто, что она влюблена в маркиза Гаэтано или тем паче в убитого короля, Онорина бы расхохоталась. В гробу она эту самую любовь видела, нет ее и никогда не было! И вообще, чем еще честная девушка может заработать? Мириец пропал, Александр погиб, а жить-то надо!
Блестящий алый шелк королевского халата... В запахе виднеется бледная, как на жабьем брюхе, кожа и такая же безволосая... Проклятый! Бедная королева! Да ни за какие деньги...
Тартю наконец справился с корсажем, рванул полотняную сорочку, и тут красотка Онорина впилась зубами в потное запястье, вывернулась из августейших объятий, сплюнула, схватила пуфик с изогнутыми свинячьими ножками и с воплем «... плешивый!» саданула короля по лысоватой башке.
Нэо Рамиэрль
Изумрудные глаза Аддари казались виноватыми и растерянными, с чего бы это? Нэо огляделся. Они вновь были в пещере у дальней стены. К боку барда привалилась встревоженная лльяма, рядом лежал Норгэрель, его глаза были закрыты.
– Что с ним? – Роман сел, привалившись к стене. В голове звенело, но он прекрасно помнил, что было до падения.
– Обморок... Ты извини, но я вас обоих ударил. Мне показалось, вы идете не по своей воле.
– Спасибо, – от души поблагодарил разведчик, – похоже, ты нас спас. Что это было, ты заметил?
– Я ничего не понял. Норгэрель вдруг оттолкнул меня, но без злости, а как помеху на пути, и пошел вперед. Я посмотрел на тебя, с тобой случилось то же самое.
