Пьер с удовольствием рассматривал детали картины: бархатные драпировки, трофейные знамена (после некоторых размышлений Его Величество решил пустить в дело свидетельство побед Александра), портрет Великого Анхеля, помещенный на полотне столь удачно, что, казалось, великий император благословляет своего преемника. Сам Пьер себе тоже нравился. Мастер действовал тактично, исправив и смягчив недостатки внешности Его Величества, но сохранив его индивидуальность. Это был Пьер Седьмой Лумэн, а не выдуманный красавец, и от такого Пьера не отвернулась бы ни одна ноблеска, не то что какая-то служанка!
Тартю поморщился. Почему нам то и дело вспоминаются неприятные вещи? Поднявшая на него руку шлюха сидит в тюрьме, о ней никто никогда не вспомнит. Надо было ее казнить на месте за нападение на особу короля, но он растерялся, а она визжала на весь дворец, как свинья.
Барон Эж и Селестин делают вид, что ничего не поняли. Врут! Все они поняли, но кто мог подумать, что эта корова, которой хорошо к тридцати, станет отбиваться? Он не желал ей ничего плохого, напротив, за свои услуги она бы получила домик в городе. Дура не поняла своего счастья, а его опозорила. Судить ее нельзя, приказать убить? Нет, это ниже королевского достоинства. Лучше забыть, но теперь он трижды подумает, прежде чем выберет себе женщину. Хитрый Эж подсовывал ему свою сестрицу, но такие подарки обходятся дорого, уж лучше потерпеть, пока Нора сможет вернуться к супружеским обязанностям.
– Ваше Величество, – девица Эж, легка на помине, склонилась в почтительном реверансе, демонстрируя довольно-таки среднюю грудь, – Ее Величество ожидает своего супруга.
– Иду, – бросил Пьер. В домашней обстановке Анхель говорил именно так: «Иду», «Буду», «Жду». Монаршье «Мы» у него было для Генеральных Штатов и Совета Нобилей, а вот с вояками император говорил на языке, который новому королю не давался. Новые Гвардейцы служили старательно – еще бы, за такие-то деньги! – но обожания, с которым их предшественники смотрели на горбуна, не было и в помине. Для поднятия настроения, еще раз глянув на портрет, украсивший ту самую стену, с которой раньше смотрел Александр, король проследовал к королеве.
Нора, разодетая в пух и шелк, старательно улыбнулась и пролепетала приветствие. Супругу захотелось ее ударить, потому что... Потому что ни один мужчина не захочет, чтобы его женщина в такой день блеяла, как овца, и отводила глаза, к тому же красные, как у кролика. То, что королева ночи напролет рыдает в подушку, от чего у нее пропало молоко, Пьер знал. Однажды он попробовал с ней поговорить, но Нора только кусала губы и отвечала, что у нее все в порядке. Возможно, он поторопился, лишив ее матери, но старуха становилась опасной, а тянуть с разоблачением «преступлений» Александра Тагэре было нельзя. Вдова Филиппа смирилась с заточением младших сыновей, но мать есть мать, ее следовало убрать до того, как стало известно об убийстве.
– Сударыня, – король галантно подал королеве руку, и зеркала, не отличающиеся тактичностью придворного художника, злорадно отразили тщедушного человечка в не идущем ему красном облачении, ведущего под руку высокую, бледную красавицу. Пьер предпочел бы нести сына, но, согласно этикету, наследника по очереди брали на руки высшие нобили Арции, вернее, почитающиеся таковыми. Самыми родовитыми были матушка и Селестин Стэнье-Рогге в роскошном маршальском плаще. «Крыса в тигриной шкуре» – так кто-то написал на его воротах. Злоумышленника поймать не удалось.
Их Величества медленно спускались по застеленной коврами лестнице, и каждое их движение повторяли десятки зеркал. Филипп Тагэре, в юности прозванный «пять ланов мужской красоты», вешал их, где надо и где не надо, а его горбатый братец не догадался снять. Александру было плевать, на кого он похож и что о нем думают, он жил по каким-то своим законам.
Двери дворца Анхеля распахнулись. По традиции, Именование наследника проводилось в главном храме Мунта Его Высокопреосвященством. Храм был не так уж и далеко от дворца, и венценосные родители проделывали путь пешком, являя себя и свое чадо счастливым подданным. Тартю чувствовал себя неуютно, ведь с каждой крыши мог ударить арбалет, но пойти наперекор традиции король не решился, ограничившись приказом об усиленной охране. Клеман, Эж и Дюбар делали все, что могли, а Анастазия им помогала, и все равно было беспокойно. Король боялся убийц, насмешек, дурацких случайностей, вроде испоганивших коронацию кошек, но со стороны казалось, что он всем доволен и уверен в себе и любви своих подданных.
Пьер шел медленно, глядя вперед и слегка вверх, милостиво улыбаясь супруге и всему сущему. Нора тоже кривила губы, но на улыбку это походило мало. Нет, она не та королева, которая ему нужна! Через год или два надо подыскать другую, пусть не столь красивую, но умную и способную оценить выпавшее на ее долю счастье.
Улица казалась бесконечной, а парадные красные сапоги на каблуках были жуть какими неудобными. Они не жали, но ноги отчего-то начало ломить. Цех сапожников в будущем году льгот не получит! Пьер медленно повернул голову и улыбнулся толпе, клубившейся за скрещенными алебардами. Какие скучные рожи. Ничего, вечером, когда на улицу выкатят бочки с вином, мужичье будет пить за наследника! При мысли о сыне на душе Его Величества потеплело. Его б воля, он бы поставил колыбель в своей спальне, но наследника должно воспитывать в соответствии с этикетом. Это Тагэре творили, что хотели, Филипп отослал сыновей в Ланже, Александр взял в дом бастардов...
Сыновья Шарля Тагэре в глазах простонародья были истинными Волингами и могли себе позволить многое, если не все. Он же, если хочет вырастить из Анхеля повелителя, обязан жить по законам древних королей! Арцийцы могут не любить его, но Анхеля они полюбят... Проклятые сапоги! А ведь впереди церемония, которую Клавдий, как всегда, затянет, и обратный путь. Хвала хоть, они почти пришли.
Проходя под церковными сводами, Пьер почувствовал на себе чей-то взгляд и повернулся. У колонны в небрежной позе стоял маркиз Гаэтано. Длинные волосы мирийца были стянуты на затылке алой лентой, а черный бархат куртки украшала крупная рыжая бабочка. Процессия поравнялась с колонной, Кэрна улыбнулся с добродушием голодной пантеры, а бабочка, оказавшаяся живой, нахально взмахнула крылышками и перебралась на плечо маркиза. Его Величество готов был убить и командора городской стражи, и капитана новой гвардии, но прерывать торжества и на глазах послов иностранных держав гоняться за мирийцем было бы непростительной ошибкой. Этот наглец, несомненно, явился для того, чтобы превратить триумф Пьера в балаган, так не будет же этого!
Король с гордо поднятой головой прошествовал мимо красавца с бабочкой, заставив себя сосредоточиться на службе.
Нэо Рамиэрль
Он снова бежал наперегонки, нет, не со смертью, с чем-то куда более отвратительным. Нужно успеть, пока Старец вещает, наслаждаясь своим триумфом. В мутном потоке его речей, несомненно, попадаются любопытные рыбы, но выуживать их некогда. А Белый самозабвенно плавал в давным-давно утекшей воде. Он устал от одиночества и собственной неоцененности и будет говорить и говорить. Михай тоже выкладывал всю подноготную перед «умирающим» Рене... Все повторяется, хотя чего удивляться: Михай Годой был «воспитанником» Старца, подцепившего тарского господаря из сероморского укрытия. Любопытно, конечно, как это ему удалось, но он пришел не слушать, а убивать.
