Пусть горит, горит вопреки всему. Он отдает себя пламени Вархи полностью. С памятью, несбывшимися надеждами, разочарованиями, неслучившейся любовью. У Пламени нет души, а Силе все рвано, кто из нее черпает... Если он и впрямь на что-то годится, пусть Пламя научится любить и помнить, пусть Сила, в которую он уходит, не дается грязным рукам. Он завещает себя тем, кто придет и вступит в бой. Как меч... Ройгу не должен пройти, Кольцо не должно погаснуть, не должно...
Снежное Крыло взглянул в глаза Смерти и не испугался. Просто понял, что возврата нет, он уже переступил Порог, но рассудок пока не угас и тело повиновалось. Эмзар слеп и слеп стремительно, но все еще различал лес на той стороне поляны и побрел к нему. Главное он совершил и теперь имел право коснуться пальцами серебряной буковой коры. В последний раз.
Проклятый
Рене сидел, прижавшись спиной к стене пещеры, и, казалось, дремал с открытыми глазами. У самых ног Скитальца лениво плескалось подземное озеро, о существовании которого знал только Гиб. Наверху жаркий ветер крутил желтый песок, а здесь было тихо и прохладно – они добрались до места раньше, чем следовало, и могли отдохнуть. Смешно... Их тела давно не нуждались в отдыхе, а тяжесть, которую они на себя взвалили, была не из тех, что можно сбросить хотя бы на ору.
Проклятый опустил руку в воду, которая в здешних краях дороже и крови, и золота. Висящий над озером голубоватый светящийся шар слегка разгонял тяжелый подземный мрак, создавая ощущение весенних арцийских сумерек.
– Эрасти, – Церна оглянулся, Рене Аррой по-прежнему смотрел в пространство, – Эрасти, мы ошиблись. Мы были нужны в Вархе, Гидал мог бы и подождать.
– Что-то случилось?
– Смерть, – медленно проговорил эландец, – там случилась Смерть. Уже ничего не исправить. Эмзара больше нет, остальных, скорее всего, тоже. Ты так и не узнал их, жаль...
– Я ничего не услышал.
– Ты и не мог. Я с ними одной крови, и я вернулся из-за Грани, потому и почувствовал.
– Была битва?
– Нет. Они сделали это по доброй воле. В бою Смерть гонят и обманывают, а не зовут. Эмзар поклялся, что огонь не погаснет, пока жив хоть один Лебедь. Он сдержал клятву.
Если б Рене кричал, молотил кулаками по камню, рвался назад, было бы легче, но Скиталец даже не встал. В глубине пещеры раздался яростный плеск и рев взбесившегося потока – Гиб все слышал и не мог оставаться спокойным.
– Ты уверен, что мы опоздали?
– Да. Они уже за Гранью, а мы слишком далеко. Даже для Гиба. Одну ошибку мы совершили, не стоит делать еще одну. Нужно завершить то, зачем пришли. Давай о чем-нибудь поговорим...
– О чем-нибудь... Ты не отыскал след остальных?
– В Тарре сейчас двое, но кто и где, я не знаю. Третий вернулся за Грань – зализывает раны.
– Это – Жоффруа, больше некому, – вздохнул Эрасти, – «Полуночный всадник, и имя ему Зараза». Летом на севере внезапно началась чума и столь же внезапно кончилась. Жоффруа, скорее всего, нарвался на Эстель Оскору. Вряд ли у кого-то еще хватит сил прикончить тело Вернувшегося.
– Ну отчего ж, я могу назвать еще семерых – ты, я, Эмзар, – ровный голос адмирала все-таки дрогнул, – твой любимый клирик, моя не менее любимая «непорочная сестра», Филипп и Анхель.
– Ты б еще Романа назвал. Дескать, вернулся и притащил с собой чудо-меч...
– А что, – попытался улыбнуться Рене, – почему бы ему и не притащить? Я тоже думаю, что это – Геро, но хотелось бы узнать твои доводы.
– Изволь. Мы с тобой этого не делали, к тому же после встречи с тобой Трое превратились бы в Двоих. Эмзар не покидал Вархи, клирик с циалианкой были у нас на глазах, да и не стали б они воевать с Чумой. Женщина вряд ли знает о Вернувшихся хоть что-то, а наш дорогой пророк считает, что чем хуже будет людям, тем громче они станут каяться. Ну а Филипп и Анхель связаны, по крайней мере, пока жив Тартю. К тому же эти двое прикончили бы Ларрэна окончательно и бесповоротно.
– Не обязательно. У Анхеля и тем более Филиппа могло не хватить выдержки. Чтоб довести дело до конца, нужно разрушить защиту, а для этого есть единственный способ – погасить силу противника собственной. Затем можно пустить в ход меч.
– Ты так и поступил с Лумэном?
– Да, но это очень больно. Я столетиями учился ходить по земле, и то... К хорошему привыкаешь быстро – после Последнего Греха я забыл, что значит сразу и гореть, и замерзать. Филипп с Анхелем этого и вовсе не знали, разве что хозяин показал им, что будет, решись они на бунт. Нет, Эрасти, никто из Вернувшихся не продержится без защиты столько, сколько нужно, чтоб убить себе подобного, а вот прикончить тело... Филипп мог пожалеть свой родной север, но ты прав – он на цепи, у него нет своей воли, разве что его желания совпадут с желаниями Тартю. Хорошо, гаденыш не знает, какие силы ему подвластны. Особенно после твоего визита...
– Ты противоречишь сам себе. Если б он пустил по моим следам Вернувшихся, ты бы их уже нашел.
– Он бы пустил их по стопам Рафаэля Кэрны.
– А Рафаэль Кэрна для него – это я. Кстати, Анхель держит слово. Он чувствует желания своего хозяина, знает, что я вернулся и видел кошек. Мой бывший брат достаточно умен, чтобы сообразить, что к чему. Если б он захотел оказать Тартю услугу, он бы попробовал меня подстеречь... Или стал разыскивать настоящего маркиза Гаэтано, чтоб заставить меня сорвать маску.
– Ты сам сказал, что Анхель умен, – Рене наконец-то поднялся. – Он знает, что с тобой не справится, да ему это и невыгодно. Он подождет и посмотрит, чем все закончится. Если мы ему позволим.
– Рене, тебе не нравится то, что я затеял. Почему?
– Почему? – Скиталец откинул со лба непокорную прядь. – Потому что ложь идет на пользу лишь мерзавцам. Геро тебе рассказала про Войну Оленя. Мы решили объяснить чудеса вмешательством высших сил, которые, дескать, на нашей стороне. Сначала наша ложь сожрала Максимилиана, потом – победу и наконец всю Арцию. Эрасти, ты рискуешь повторить нашу ошибку
– Ты забываешь об одной вещи, – Проклятый поднес к глазам Черное Кольцо. – Я. На. Самом. Деле. Эрасти. Церна. И я же – пугало, которым клирики стращают непокорных. Это не ложь во спасение, на которой вы попались, а правда, и она способна разнести по кочкам не хуже Дикого Ветра, который так любит Герика.
Анхель заигрался, объявив меня святым, а тогдашний Архипастырь попался, слепив из обученного эльфами прекраснодушного дурачка средоточие Зла и завязав на него все пророчества и проклятия. В Благодатных землях веруют в Триединого и прочих, которых отродясь не бывало, по крайней мере, в Тарре, и в меня. А я – вот он! Дева Онорина избрана Великомучеником Эрасти, и никем другим. Она БУДЕТ творить чудеса своей верой и моим именем, и это будет истиной.
Как ты думаешь, почему орден Эрасти, один из самых многочисленных и почитаемых, не имеет своей магии? Потому что сила молений не оседает в орденской копилке – до нее могу дотянуться только я. Про Проклятого я и вовсе молчу, тут у меня соперников нет: Антипода не представляют, в Темную Звезду не верят...
