— Ты прав. — Рене открыл дверь и ступил за порог. В располосованной одежде, залитый своей и чужой кровью, он уже ничем не напоминал владетельного вельможу. Это Счастливчик Рене с яростью цеплялся за жизнь, ведь погибнуть после такой победы вдвойне обидно. Про Ланку он не думал, словно бы ее и не было.
— Твоего коня увели, — сообщил Жан-Флорентин.
— Они правы… — устало проговорил эландец. Жаб что-то ответил, Рене не понял. Он с трудом заставлял себя двигаться, что-то делать. Доковыляв до коновязи, Рене с ужасом понял, что в седло ему не сесть. Рука висела как плеть, от потери крови он едва переставлял ноги. Своего цевца он бы уговорил опуститься на колени, но чужие горячие жеребцы, потерявшие хозяев, взбудораженные запахом крови… От лошади придется отказаться. Пожалуй, если он не потеряет сознание, то доберется до тракта раньше сигурантов Годоя.
Рене побрел вдоль стены, но у ворот остановился. Несмотря на потерю крови, он продолжал владеть собой и, обдумывая положение, в котором оказался, понял, что спастись будет трудно. Даже если какие-нибудь крестьяне или купцы его подберут… Он здесь чужой, денег нет. Конечно, в башне наверняка отыщется что-то ценное, но у него нет сил возвращаться. Хотя что за глупости… Жан-Флорентин превратит любой мусор в золото, так что заплатить будет чем, только люди Годоя его наверняка отыщут. Рене поднял голову — небо заволокло тучами. Хорошо бы, пошел дождь. Дождь смывает следы и спасает от собак.
— Дождя не жди, — подал голос Жан-Флорентин. — Мы хоть и не столь чувствительны, как ординарные жабы, но ненастье предвидим за несколько часов.
— Значит, если они догадаются прихватить собак…
— Они тебя найдут, кто бы тебя ни подобрал. К тому же крестьяне болтливы и трусливы. Они кинутся искать лекаря, сплетничать с соседями…
— Что ж, придется подождать нобиля или клирика…
— …которые вполне могут оказаться подлецами или дураками. А могут и вовсе не проехать, места здесь дикие.
— Предлагаешь остаться и подождать, пока меня добьют?
— Наоборот. Предлагаю пойти туда, где тебя не найдут и, между прочим, быстро поставят на ноги.
— Куда?
— К нам. В болото.
— Мы же совсем в другом месте, — отмахнулся Рене. Возможно, он сходил с ума, но мысль найти укрытие у болотницы, не живи она так далеко, показалась ему удачной.
— Ничего подобного! — живо откликнулся Жан-Флорентин. — Речушка, через которую ты переезжал, вытекает из болота… Не бог весть что, но оно смыкается с краем Тахены. Это уже владения Болотной матушки, она чувствует, что там происходит. Как только мы доберемся, она нас сама отыщет, а лечить она умеет, можешь мне поверить.
— Хорошо, убедил. Раз Счастливчик может быть в безопасности только в болоте, значит, он пойдет в болото. Если не умрет по дороге.
— Это уж от тебя зависит…
— Как до воды доберемся, вином угостишь?
— Разумеется. В данном случае это необходимо.
Адмирал удержался от того, чтобы оглянуться на замок, в который он так стремился и где выдержал самый страшный бой в своей жизни. Теперь всего этого словно бы и не было. Он не рвался на свидание с Ланкой, она не предлагала ему три короны и власть над всеми Благодатными землями, он не уложил два десятка отборных головорезов Михая… Сейчас главное — выжить. Если ему поможет болотная нечисть — да здравствует нечисть! Адмирал шел медленно, крепко сжав зубы, стараясь не обращать внимания на звон в голове и озноб. Когда он добрался до речушки, жаб попросил обождать и переполз на прямое стройное деревце. Прикрывший в изнеможении глаза эландец не заметил, как жаб, раскалившись, пережег тополек сразу в двух местах. Получился неплохой костыль. Это пришлось как нельзя более кстати.
Пробормотав несколько слов благодарности, Рене поковылял вверх по течению, увязая в топкой земле.
2
Михай Годой расхаживал из угла в угол, что ужасно раздражало Ланку, свернувшуюся калачиком на куче меховых покрывал. Герцог хранил невозмутимость весь день, но, когда небо зарозовело, а под окнами заслышались голоса собиравшихся в ночные караулы гоблинов, сорвался:
— Проклятье, где эти бездельники?!
— Очевидно, справиться с Арроем оказалось не так просто, — небрежно заметила сходившая с ума от неизвестности герцогиня. — Наверное, вы послали слишком мало людей.
— Глупости, Илана, глупости! Эландец — хороший боец, но одолеть две дюжины опытных воинов человеку не под силу.
— Вы уверены?
— Да! Клянусь… Да! — Годой потянул витой шнур звонка, и на пороге возник бледный капитан. Эх, надо было выйти и спросить еще днем, а не ждать слов Годоя, но кто же знал, что Бо здесь, а не вернулся в Приют?!
— Возьмите проводника и три, нет, пять десятков тарскийцев и поезжайте в Олений замок…
— Будет исполнено. — Дан Бо поклонился и вышел. Годой тяжело опустился в кресло и застыл, кощунственно напомнив скульптуру святого Зиновия. Тот тоже сидел, прижав к вискам руки, только на них были цепи. Принцесса, то есть герцогиня Тарскийская, накрутила на палец неприлично короткую прядку и с силой дернула, заставляя себя разозлиться на человека, который, без сомнения, мертв уже почти сутки.
Не только ввалившийся в ее спальню Годой не находил себе места, она тоже. Несмотря на все обиды, какая-то часть души Ланки противилась убийству, и немалая часть. Да, Рене отверг ее советы и, страшно сказать, ее самое. С отвращением отверг; она была оскорблена и готова убить эландца собственными руками. Но гнев улегся, и Ланка поняла, что жизнь без Рене становится пустой и скучной.
Даже императорская корона, если ее придется делить с тучным чернобородым Михаем, утратит половину привлекательности, хотя то, что невозможно терпеть, можно устранить. Ланка зябко передернула плечами и поплотнее закуталась в меховое одеяло — она так и не могла согреться с прошлой ночи. В «Книге Прелести» сказано, что озноб при телесном здоровье сопровождает несостоявшуюся любовь, и это будет длиться либо до лунных дней, либо до удовлетворения неудовлетворенного, но сидевший напротив Годой вызывал одно желание. Запустить в него витым золоченым подсвечником.
На всякий случай принцесса отвернулась к стене. А ведь она была готова поклясться, что Рене ее любит. Именно ее, а не эту корову Герику, из спальни которой несколько раз выходил. Эландец бросился к ней, оставив своих маринеров, забыв, что они родичи, почему же все так глупо вышло? Похоже, она сама все испортила. Не надо было говорить с ним о политике до того, как… Она-то как раз собиралась отложить разговор на утро, но Бо обронил, что мужчина на пороге блаженства готов соглашаться с женщиной во всем. Ланка поверила, а на Рене ее слова подействовали как ведро ледяной воды.
Проклятье! Он же подумал, что его хотят использовать. Его славу, его шпагу, его талант военачальника. Дура! Дура, последовавшая совету пусть не дурака, но человека, плохо знавшего Рене. Теперь эландец мертв. Или все-таки жив, иначе почему не возвращаются убийцы? Возможно, ему удалось вырваться и ускакать, а они пустились в погоню, пытаясь исправить свою ошибку. Надо ждать.
