Сердце у нее готово было выскочить из груди. Это невыносимо… невыносимо, что Гай пришел сюда.
– Уходи! – повторила она, поскольку он не сдвинулся с места, а стоял с таким видом, словно он – владелец поместья и находится в убогом жилище одного из своих бесчисленных крестьян. Богатый, надменный и самонадеянный, он думал, что сможет снова диктовать ей свои условия. – Немыслимо! Ты купил риелторское агентство лишь для того, чтобы найти меня. Твой эгоизм чудовищен! Только потому, что ты Гай де Рошмон, рожденный с целым набором серебряных ложек во рту, и потому, что женщины падали к твоим ногам, ты считаешь, что можешь делать все, что захочешь, получить кого угодно. Любую женщину, какую пожелаешь. Что ж, меня ты больше не получишь! Ничто – слышишь, ничто! – не заставит меня передумать!
У него окаменело лицо и на скулах пролегли две белые линии.
– В таком случае я не стану тратить время на слова.
Он очутился перед ней и схватил за плечи. Алекса отшатнулась от него:
– Нет! Не прикасайся ко мне. То, что было, кончено. Все кончено. Я этого больше не повторю. Никогда. И мне безразлично… – злые, жестокие слова выплескивались на него сквозь прерывистое дыхание, – безразлично, есть у тебя послушная невеста или нет. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. – У нее исказилось лицо. – Знакомство и общение с тобой не сулит ничего хорошего. Так было тогда, и сейчас так будет. Ты никогда не изменишься. Я тебя не хочу. Ни на каких условиях не хочу.
Ее голос замер. Она овладела собой, справилась со шквалом чувств.
Он продолжал по-прежнему стоять с побелевшим и окаменевшим лицом. По его глазам ничего нельзя было понять. Он закрыт для нее.
«Он был таким всегда. Я так его и не узнала. Я любила его, но не знала, кто же он на самом деле. Какой же глупой должна быть женщина, чтобы полюбить мужчину, которого так и не узнала?»
Алексу пронзила боль. А он стоял и смотрел на нее. На его лице – маска. Как же невыносима боль, смешанная с желанием потянуться к нему и позволить обнять себя. Позволить его губам припасть к ее рту, позволить ему… все. Позволить сделать то, что хочет каждая клеточка в ее теле. И чтобы разум замолчал, чтобы она забыла то, чего не должна забыть.
– Алекса…
Она расслышала в его голосе что-то такое, против чего поставила заслон. Что-то опасное для себя.
– Нет. – Она покачала головой. – Нет. Все кончено, Гай.
Она отошла от него и направилась в пристройку на кухне.
– Возможно, ты не совсем зря потратил время. Правда, я не уверена, что тебе все еще это надо, – ледяным голосом сказала она.
В пристройке находились ее принадлежности для рисования, а на стуле стояло то, за чем она сюда пришла. Пусть забирает сейчас, чтобы ей не пришлось отсылать это с курьером, когда она найдет в себе силы не прятаться бог знает где.
Это был портрет Гая, завернутый в бумагу. Портрет она закончила, когда к ней вернулась способность это сделать. Она знала, почему смогла: лишь после того, как портрет был написан, она освободилась от его страшного воздействия на нее.
Он прошел в пристройку вместе с ней и теперь стоял, глядя не на нее и не на предмет у нее в руках. Он смотрел на холст на мольберте. Смотрел на второй свой портрет. Он изменился в лице.
– Этот я оставляю себе, – сказала она безжизненным голосом. Зачем что-то объяснять? Объяснение она вложила в портрет. В лицо человека, которого когда-то любила. В демоническое лицо. – Это напоминание о тебе, – уточнила она.
На секунду он перевел взгляд на нее. Но что было у него на душе, понять невозможно. На лице непроницаемая маска.
Он взял завернутый портрет, где был изображен Гай де Рошмон таким,- каким он выглядел в глазах окружавших его людей. И каким его видели женщины в его постели.
Он еле заметно кивнул:
– Я больше не стану беспокоить тебя, Алекса.
Пустота. И в его голосе, и в его глазах.
Он отвернулся и ушел. Снова ушел из ее жизни. А ей остался на память лишь мрачный портрет на мольберте.
Гай мчался по автостраде в Лондон. По обеим сторонам дороги – безрадостный и однообразный зимний пейзаж.
Так же уныло и пусто было у него на сердце. И его жизнь будет такой же. Она поглотит его. У него мелькнула надежда – почти осязаемая. Казалось, достаточно протянуть руку и схватить ее.
А вместо этого…
Он получил моментальный и сокрушительный, как в боксе, удар. Всего одна секунда – и он смят, раздавлен. Одной секунды хватило, чтобы понять это. Одного взгляда на квадрат холста на мольберте.
На нем он увидел себя, увидел свое зеркальное отражение. И в ту же секунду понял, что Алекса потеряна для него безвозвратно. Она никогда не вернется к нему.
Он нажал на газ, чтобы скорее унестись от нее. Руки крепко сжимали руль. Алекса не вернется к нему ни при каких условиях. Она дала ему понять это рисунком на холсте.
Тяжесть и усталость навалились на него. Что ему остается в будущем? Идти тем путем, который он выбрал. Его ждет невеста. Он обещал на ней жениться, и он выполнит свой долг перед ней. Ничего другого ему не остается. Ничего… раз Алексы у него больше нет.
Только Луиза.
Глава 8
Наступила весна, нежные свежие побеги пробивались между прошлогодними увядшими стеблями. В саду и в живой изгороди тянулись к свету примулы, на голых ветвях распускались новые листочки. Природа возвращалась к жизни.
Едва вернувшись в Лондон, Алекса снова уложила вещи и уехала в аэропорт Хитроу. Она отправилась в африканскую пустыню. Это был тяжелый тур: переезды на джипе по бескрайним просторам саванны, сон в мешках под открытым бездонным небом, усыпанным звездами.
Днем солнце нещадно палило и слепило так, что было невозможно понять, движется джип вперед или нет. И тем не менее каждый день они продвигались немного дальше. Наконец добрались до цели путешествия – развалин древнего города.
Алекса стояла и смотрела на остатки жилищ, когда-то заполненных людьми, каждый из которых жил своей жизнью, своими ожиданиями, надеждами и мечтами, переносил невзгоды и потери. Эти мысли стучали в голове и слагались в строки стиха:
«Ведь этот мир… не знает, в сущности, ни света, ни страстей, ни мира, ни тепла, ни чувств, ни состраданья…»
«Дозволь нам, о любовь, друг другу верным быть…»
[20]
Она тоже не знает сострадания и может лишь позавидовать поэту, у которого был кто-то, кому он хранил верность, и кто был верен ему.
За городскими руинами расстилались пески. Алекса стояла, глядя на бескрайнюю пустыню, и думала о том, как она одинока и несчастна.
