— Лена, Зина, ну что за разговоры-то? Вот балаболки… — шикнул на нас Старый.
— Ты с этим не затягивай, а то…
— …было зарегистрировано четыреста пятнадцать ложных вызовов, из которых…
— «Это школа Соломона Фляра», — запиликало вдруг со скатерти.
— Медам и месье, я прошу прощения. — Жека прекратила речь, вцепилась в мобильник. — Дорка, у меня доклад. Куда? Ой, это на третье транспортное тебе надо… сейчас спрошу. Господа, кто подскажет, от «Новослободской» как до Марфы ближе ехать?
— А что Дорка у Марфы забыла?
— Через Суворовскую площадь, пусть на Селезневку поворачивает…
— Скажи, чтобы на театр Советской армии ориентировалась. — Да не Дора у Марфы, а Марфе забей-трава… Дочка приболела…
— И что, ночной аптеки рядом?..
— Да какая Советская армия, пусть через Сущевский вал чешет, там ближе.
— У нее в сумке с собой, удачно так совпало. Дорка не поняла, как отсюда выезжать, нам звонить не хотела, а Маринка ждет, когда ей с докладом… — тараторила Жека.
— Господа, тише, прошу вас! — Старый хлопнул в ладоши, и Цирля эхом повторила сухой звук.
— Дай я ей растолкую! — Петруха поднялся с места. — Алло, Дорочка… Ох ты же ж… Да она уже припарковалась и в лифте поднимается, пока мы тут соображаем…
Все расхохотались. Громче всех, кстати, не Старый, а Гунька. Он же молчал все время до этого, а теперь вот наверстывает.
— Ну все. Отлично просто… Давай, Евдокия, дальше. Статистику можешь не зачитывать, ты мне простыми словами скажи: больше у нас зла вокруг стало или меньше?
Жека запнулась:
— Ну… если с учетом естественного прироста населения и количества благодеяний на душу, то…
— А ты мне без количества… Ты мне на глаз. Как сама чувствуешь?
— Паршиво, — честно призналась Жека, поправляя манжету белой блузки.
Кофточка у нее сегодня и впрямь девичья была, батистовая. А вот черные кожаные штаны — это совсем другая опера. Прямо не костюм, а диаграмма Добра и Зла на вверенной территории.
— Вот и я чувствую, — Старый поморщился. — Ты, моя дорогая, привыкла на естественные ЧП глаза закрывать. Это понятно, у тебя синдром Левитана, но сама подумай… Если у нас что ни неделя, а человек из строя выбывает, хоть на пару часов, а все равно, это что же такое выходит-то, Евдокия?
Жека потупилась. Не то сообразить пыталась, не то стеснялась, что Старый ее в проблемности упрекнул.
У мирских синдром Левитана по-другому называется, ну да суть одна. Это у тех бывает, кто войну благополучно пережил: кажется, что, как победу объявили, так все, ничего плохого больше не произойдет, все остальное пережить можно. Оттого и к смерти в мирное время так относимся.
— Плохо выходит, — несмело призналась Жека.
— И что ты делать бы стала, если б я сегодня тебя не спросил?
Евдокия вновь зарделась, задумалась, зацвела стыдливыми пятнами. Мне самой за нее неудобно стало. Да так, что пальцы вспотели и подташнивать начало. Или это от голода? Я на диете все-таки.
— Она бы не догадалась, так кто из нас бы подсказал, мы же вроде не дураки, — выручил Жеку Петруха. — Давненько нам перья не щипали, отвыкли от сложностей.
— Вспомнили бы все как надо…
— Еще со времен Черных войн инструкции остались, у Козловского в третьем томе про них подробно.
— С текстом Контрибуции сверились бы, да и вперед…
Старый слушал задумчиво, кивал невпопад:
— Выходит, вы бы на мирских войной пошли?
— Да какая война, вы что…
— Выяснить, кто нам там гадит, и всыпать ему…
— Так обязательства же…
— А я и не говорю, что непременно расквитаться, так… оштрафовать.
— Благодеяний лишить на год-полтора.
— Какие там срока по штрафному разделу?
— Гунька, глянь… у тебя все под рукой…
— До четырех лет, если со временным смертельным исходом.
— Ну вот видите, Савва Севастьянович, до четырех…
Старый одобрительно кивнул:
— Нестандартная у нас с вами ситуация, медам и месье. Мне наши версии очень нравятся, но я бы хотел…
— Три-тра-ру-ра-ти-ту-та… — зазвякало в городской трубке.
Гунька схватил аппарат, поздоровался звонко.
— Марфа? — уточнил Старый.
Гунька мелко кивнул и отправился к телефонной базе, настраивать громкую связь.
— Предлагаю выслушать телефонный доклад представительницы Северо-Восточного округа Марфы Нарышкиной… Кто она сейчас у нас, господа?
— Марина.
— Собакина.
— Гуня, запомнил? Заноси в протокол. А потом давайте против часовой стрелки, по районам. Желательна не статистика, а конкретика. Лучше с примерами. Лимит выступления — семь минут, Гуня, включай звук. Марфа, я слушаю тебя. — Старый откинулся в оставленное Доркой кресло.
— Зин, а как он выглядел-то вообще? — Я снова склонилась к Зинаиде.
Жека поуютнее устроилась на стуле — задом наперед положив подбородок на край высокой спинки.
— Ик… — прогудел динамик городского телефона. — Савва Севастьяныч… девочки… родненькие мои… — заскулила вдруг Марфа. — Беда-а…
— С дочкой что?
— А Мариночка не пьет вообще?
— Да что ж такое?
— Алло?
— Что с дочкой? Что с твоей девочкой?
— Говори, говори, мы тебя слушаем.
— У меня сейчас Дорка под окнами взорвалась. Вместе с машиной. Прямо насмерть вся сгорела. Ик! Из подъезда вышла, ключ в дверцу вставила и вспыхнула прям вся. На клочки-и-и…
— Да хорошо он выглядел, — неизвестно к кому обратилась вдруг Зина. — Поседел немножко, но так ничего. Красивый.
— Я в окно видела, — снова повторила трубка голосом Марфы.
Никто не пошевелился. Будто любое лишнее движение могло принести нам еще одну беду.
Разморенная всеобщей заботой Цирля приподняла ухо, подобралась, принимая позу кошки-копилки, развернула на секунду крылья — как веером щелкнула. А потом, издавая монотонный, не звериный и не человеческий вой, спрыгнула со стола и как по ниточке двинулась в сторону схватившегося за бороду Старого. Вскочила ему на колени и моляще заглянула в глаза. И только тогда прервала свой горестный мяв, зацарапала когтями по пиджаку — признавая в замершем от бессмысленности колдуне нового хозяина.
Часть четвертая
Железом по стеклу
Нет, я тут есть. Я ведь даже на первом плане.
