– Нет, я совершенно свободна до завтра, – радостно сообщила Ольга. – Можем посидеть в кафе.
– И посидим! – кивнула Анжела. – Только давай сперва диски глянем, а то мне вечером совершенно нечего делать будет.
Анжела пошла в отдел «ужастиков», а Ольга повернулась к терпеливо ожидавшей конца беседы девушке-продавцу. Та держала в руках внушительную стопку дисков:
– Вот… все, что удалось найти. Выбирайте.
У Ольги мелькнула шальная мысль купить все, не перебирая коробки, но потом она вспомнила, что собралась с Анжелой в кафе, следовательно, стоило быть экономнее. Она наскоро отобрала несколько дисков и пошла к кассе. Вскоре к ней присоединилась и Анжела, небрежно обмахивающаяся тремя плоскими коробочками с кровавыми рисунками и ужасными мордами на этикетках.
– Люблю на ночь нервишки пощекотать, – объяснила она удивленной Ольге.
Расплатившись за покупки, они вышли из магазина и попали под снегопад. Снег валил хлопьями, оседал пушистыми перьями на ветках деревьев, на шапках прохожих, на тротуарах и невысоких металлических заборчиках, огораживавших клумбы. Анжела накинула капюшон, натянула лайковые перчатки и вопросительно взглянула на Ольгу. Та мучительно соображала, куда же пригласит ее приятельница, в какое именно место. Беспокоил еще один щекотливый и неприятный вопрос – деньги. В кармане лежало всего несколько купюр, тысячи полторы, а внешний вид Анжелы красноречиво свидетельствовал о том, что в заведение из серии «поел – убери за собой» она не заглядывала со времен школьной юности. Проницательная Анжела уловила замешательство и мягко взяла Паршинцеву под руку:
– Идем, Олечка, я знаю хороший бар здесь, за углом, там варят прекрасный кофе, можно курить… И цены демократичные. Я, конечно, могу заплатить за тебя, но согласись – это как-то… И потом, зная тебя, не думаю, чтобы ты согласилась, правда? – она лукаво взглянула в ее глаза, чуть отогнув край капюшона, и Ольга утвердительно кивнула. – Ну, я так и думала. Идем, в «Карамболе» на самом деле все так, как я сказала.
Акела
Он взлетел по ступенькам на свой пятый этаж, торопливо открыл дверь и с порога крикнул:
– Аленька, ты дома?
– Да, я в спальне, – раздался голос жены, и Акела немного успокоился.
Чувство беспокойства и тревоги не отпускало его всю дорогу до дома, он не мог представить, что стряслось у Али, если она решилась позвонить ему на работу – это было не принято. И сейчас, застав ее дома, Акела окончательно взял себя в руки. Когда дело касалось жены и дочери, он забывал свои самурайские привычки и правила, хотя не показывал этого, считая все-таки это проявлением слабости, недостойной мужчины. Алю он очень любил, старался оберегать от неприятностей, однако был требовательным и порой даже жестким. Но у него всегда находилось время, чтобы выслушать ее, дать совет. Его радовало, что жена стремится разделить его образ жизни, что она предпринимает попытки выучить японский, читает книги из его библиотеки и интересуется всем, что связано с ним. Да и Соню Аля воспитывала так, как хотел Акела, – девочка, при всей своей непоседливости, была все-таки упорной и непременно должна была довести любое начатое дело до конца, будь то загрузка посудомоечной машины или картинка к празднику для деда. Став отцом в том возрасте, когда многие его сверстники уже подумывают о внуках, Акела старался дать приемной дочери все что мог. Он считал необходимым окружить девочку атмосферой любви и уважения, интереса к ее маленьким делам и проблемам, а потому каждую свободную минуту проводил вместе с ней – читал, играл, рисовал и потихоньку учил японскому языку, которым сам отлично владел. Смышленая Соня схватывала конструкции на лету, и дело продвигалось довольно быстро.
Сейчас, обеспокоенный звонком жены, Акела не мог думать ни о чем, кроме того, что же произошло в его семье. Убрав куртку в шкаф, он сразу прошел в спальню, где обнаружил Алю лежащей в постели в теплом халате.
– Что с тобой? Ты заболела? – Он сел рядом и коснулся ладонью ее лба.
Аля отрицательно покачала головой, поежилась, обхватила себя руками за плечи и посмотрела на мужа виноватым взглядом:
– Саш… мне нужно тебе сказать кое-что…
– Что?
– Я сегодня очень сильно поссорилась с Алисой Власьевной во дворе, – призналась она, опустив гладко причесанную голову.
– И все?! – с облегчением выдохнул Акела, в голове которого уже возникли ужасающие картины болезней жены или дочери, перед которыми он окажется бессильным.
– Ты не представляешь, что она говорит! – горячо воскликнула Аля, сжав кулачки. – Она всем соседкам рассказывает, что это ты убил того человека – помнишь, я говорила? Как тебе темка?!
Глаз Акелы превратился в щель, тонкие губы поджались, и от всей его фигуры вдруг повеяло каким-то холодным напряжением.
– Не слушай старых сплетниц.
Он развернулся и вышел из комнаты, а через несколько секунд глухо стукнулась в стену ширма, отделяющая спортзал от коридора – значит, пошел заниматься. Саше стало неуютно – она ждала, что муж отреагирует как-то иначе, станет опровергать болтовню Алисы Власьевны, но он только рассердился и ушел в зал, где сейчас будет работать до ужина, хотя только что пришел из клуба. Это верный признак сильного волнения и душевной тревоги.
Акела осторожно вынул из сейфа в небольшой нише предмет, напоминающий кинжал в ножнах. Вещь была явно старинная, украшенная яшмой. Бережно держа предмет на вытянутой ладони, Акела всматривался в отсветы настенных светильников, отражающиеся в крупных камнях на рукоятке. Резким движением он развернул руку, и оказалось, что держит он вовсе не кинжал, а металлический веер, разложившийся от взмаха. Довольно толстые резные пластинки, удобная рукоять, которую плотно обхватили сильные пальцы, а самый верхний край настолько острый, что мог соперничать с бритвой. Это и был тэссен – боевой веер, искусством работы которым Акела теперь владел почти в совершенстве. Кроме того, в сейфе лежал еще один веер, попроще, без украшений и излишеств. Его Акела использовал во время тренировок. Веер принадлежал отцу его матери – известному востоковеду, осужденному в свое время как японский шпион. Дед умудрился сохранить драгоценное оружие каким-то непостижимым образом даже в лагере в глухой сибирской тайге. Настоящее сокровище для тех, кто понимал.
Мать часто рассказывала маленькому Саше историю жизни его деда, рассказывала как сказку на ночь, и в памяти мальчика дедушка запечатлелся сильным великаном. Позже, увидев старые фотокарточки, Саша почувствовал укол разочарования – дед оказался маленьким, сухоньким старичком с длинными вислыми усами и совершенно плоским лицом, изборожденным морщинами.
Мама всегда говорила о своем отце почтительно и восхищенно, и Александру передалось это уважение к деду, однако несходство реального образа и того, что рисовало воображение, немного пошатнуло его веру. Но не уменьшило интереса к восточной культуре. Возможность изучать ее дал университет, а боевые искусства – различные полулегальные школы карате и дзюдо. Но по-настоящему больших высот Акела достиг в кэндзюцу, а затем и в тэссен-дзюцу, которым увлекся очень основательно. В первой же поездке в Осаку на чемпионат он поразил даже местных мастеров и тогда же познакомился с Табанори Казуки, который и предложил ему свою помощь в дальнейшем изучении интересовавших Акелу техник. Табанори был едва ли не единственным мастером тэссен-дзюцу, так как уже много лет этот вид единоборства не получал должного развития. В странном человеке из России, с его обожженным лицом и отсутствующим глазом, старик Табанори разглядел талант и упорство в достижении цели, а потому подошел к нему после окончания чемпионата и на ломаном английском заговорил о перспективах. И был крайне поражен, когда тот ответил на вполне сносном японском. Так между ними возникла симпатия, и Акела стал по мере возможности приезжать к Табанори в его маленькую школу и наравне с тремя его учениками-японцами постигать хитрости обращения с таким мирным на первый взгляд предметом, как веер.
