— Почти все люди хотят быть моногамными, Ронни.
Подумай, как бы ты восприняла, если бы Луи спал с другой женщиной?
— С облегчением, — сказала она. — Потому что
я бы имела право рассвирепеть и выбросить его к чёртовой матери. И все.
— Ты всерьёз?
Я постаралась взглянуть глубже страдания и смятения, но мало
что там разглядела.
— Да. Нет. Анита, черт меня побери, я не знаю! Я
думала, что у нас все будет отлично, если я смогу его заставить чуть
притормозить, а он вместо того вдруг дал по газам.
— Вы давно уже встречаетесь?
— Почти два года.
— Ты мне не говорила, что он тебя в доме стесняет.
— А как я могла? Ты здесь утопаешь в домашнем уюте.
Все, чего мне не хочется, тебя радует.
Я вспомнила слова Луи, что Ронни от меня отдалилась не потому,
что я встречаюсь с Жан-Клодом, а потому что её напрягало, что Мика меня не
напрягает. Я тогда решила, что он не прав, сейчас я уже не была в этом так
уверена.
— Я всегда готова слушать, Ронни.
— Я не могла, Анита. Ты трахаешься с мужиком, которого видишь
впервые в жизни, и тут же он к тебе переезжает. Ты понимаешь, это как раз то,
чего я терпеть не могу. Кто-то вселяется в твой дом, занимает твоё
пространство, отнимает твоё уединение, а ты это лакаешь и облизываешься.
И снова в её голосе была нотка упрёка, будто я её предала.
— Мне что, извиниться за то, что я счастлива?
— И ты счастлива? Действительно счастлива?
Я вздохнула:
— Тебе будет легче, если я скажу «нет»?
Она покачала головой:
— Нет, Анита, я не это имею в виду, но… — она взяла
меня за руку, — как ты можешь, чтобы у тебя в доме столько народу жило,
постоянно? Ты уже не бываешь одна. Как ты без этого можешь жить?
Я подумала и ответила.
— Могу. Я провела детство в одиночестве в семье, где
меня не понимали или не хотели понимать. И наконец-то я живу среди тех, кто не
считает меня моральным уродом.
— Потому что они ещё больше уроды.
На этот раз я убрала руку:
— А это уже грубо.
— Я не хотела говорить грубо. Но разве Жан-Клод не
ревнует к Мике, как ревновал к Ричарду?
— Нет, — ответила я и не стала развивать тему,
потому что Ронни не была готова слышать, как между нами тремя все устроено. Она
и так считает нас извращёнными, а если бы ещё и знала…
— Почему так?
Я только покачала головой и встала подлить себе кофе. Она
считает моего любовника моральным уродом, Жан-Клода всегда терпеть не могла, и
я не хотела делиться с ней интимными откровениями на их счёт. Эти права она
потеряла. И мне от этого было грустно. Я было думала, что кризис в их
отношениях с Луи поможет нам с Ронни восстановить былую дружбу, но это не
получается. А жаль.
Я налила себе кофе и стала думать, что бы сказать полезного.
Наконец я поняла, что если я оставлю без ответа её последние замечания,
друзьями мы уже никогда не будем. Или правда, или ничего.
Я прислонилась к кухонному шкафу и посмотрела на Ронни.
Что-то, наверное, выразилось у меня на лице, потому что она спросила:
— Чего ты взбесилась?
— Ронни, когда ты говоришь, что мой любовник — больший
изврат, чем я, ты меня называешь извратом. О друзьях так не думают.
— Я не это хотела сказать.
— А что тогда?
— Извини, Анита, я действительно такого не имела в
виду. Но мне очень не понравилось, когда Мика появился невесть откуда. А
Натэниел, который здесь живёт, готовит и убирает — он что, вроде горничной?
— Он мой pomme de sang, — сказала я с лицом столь
же холодным, как мой голос.
— Это значит, что он у тебя вроде пищи?
— Иногда, — сказала я, глазами предупреждая Ронни,
чтобы была поосторожнее.
— Анита, я не сплю со своим бифштексом. Я не читаю на
ночь сказки стакану молочного коктейля.
Я достаточно рассказывала Ронни подробностей о своей личной
жизни, и теперь она бросает мне их в лицо с пренебрежением. Только этого не
хватало.
— Ронни, поосторожнее со словами. Как можно осторожнее.
— Ты оскорблена?
— Да. Я тебе рассказывала своё очень личное, когда меня
тревожило, что Натэниел делит постель со мной и Микой, и я тебе говорила, что
мы читаем друг другу вслух. Это не было жалобой.
— Что-то изменилось между тобой и Натэниелом? В
последний раз, когда мы говорили, он был твоей пищей и одним из твоих
леопардов, но это и все.
— Да, это переменилось.
— С тобой живут двое мужчин?
— Да.
— Двое любовников?
Я набрала в грудь побольше воздуху, и ответила просто:
— Да.
— Так как же ты меня уговариваешь сказать Луи «да»?
— Я тебя не уговариваю. Я только спросила, что ты
больше ценишь — Луи или своё уединение. Он заставляет тебя выбирать, а не я.
— Но тебя выбирать не заставляют.
— Пока нет.
— Почему «пока»?
— Потому что нельзя недооценивать умение мужчин
усложнять жизнь. Пока что все хорошо.
— Пока что все хорошо. И это тебя устраивает? Тебе не
нужна гарантия, что они не вырежут тебе сердце и не потопчутся на нем?
— Гарантии — великая вещь, но здесь их не бывает. Тут
прыгаешь в воду и надеешься на лучшее.
— В смысле выходишь замуж.
— Ронни, тут только у тебя пунктик насчёт свадьбы. Ну,
может, ещё у Луи. У нас в этом смысле планов нет.
— Так что, ты так и будешь жить с ними двумя?
— Пока — да.
Я глотнула кофе и постаралась, чтобы в моих глазах не
выразилось недружелюбие, которое я ощущала.
— А потом?
— Потом будет видно.
— Мне такое не годится, Анита. Я должна знать, что
принимаю правильное решение.
— Не думаю, что это возможно знать, Ронни. Те, кто
абсолютно уверен, что они правы, почти все очень и очень ошибаются.
— Как мне это понимать?
— А так, что выходи за него или не выходи, но не
облегчай свои комплексы за счёт моей личной жизни.
— В смысле?
— Не называй никогда моих бойфрендов извратами.
— А ты не думаешь, что жить с двумя мужчинами —
несколько необычно?
— Нам подходит, Ронни.
