Он хотел сказать «огрызки», но не посмел, язык не повернулся.
– И мы сами виноваты. Сами погубили то, что имели.
Напоминать Хереварду, что диллайн ушли в Джезим потому, что уничтожили во всех смыслах собственную родину, заигравшись во всемогущество, дама Сар не стала. Он все помнит, он прекрасно понимает, и нет нужды бередить старую незажившую рану. И они, эсмонды, действительно сделали все от них зависящее, чтобы исправить ошибки.
– Сегодня я почувствовал, сколь катастрофически истончилась наша связь с Предвечным. Он не слышит наших голосов, как если бы мы забыли о Его существовании. Он уже утратил большую часть паствы – тех, в ком чужая кровь заглушила зов диллайн. Для них это уже не вера, но религия. И это самое страшное. И для диллайн, и для эсмондов, и для Предвечного.
Спустя столько веков бессмысленно воздевать руки горе и сожалеть об утраченных возможностях. Ах, если бы диллайн последовали примеру иных завоевателей, коих в мировой истории несть числа! Если бы вырезали покоренных под корень – от мала до велика, если бы сровняли с землей их города и храмы, ничего бы не случилось.
Но диллайн хотели как лучше: не только одарить язычников плодами цивилизации, но и озарить их жизнь светом истинной веры, а потом стать единым народом, живущим в процветающем государстве. Один народ, один Бог, один Император. Поэтому Санниву никто не рушил, ролфийское дворянство не поражалось в правах, а их смешные божки были перелицованы в новых святых. Но все пошло не так, как задумывалось и планировалось.
Тив Херевард с отрешенным видом, какой бывает у совершенно отчаявшегося человека, отпил уже остывшего вина.
– Ролфи… а точнее, Вилдайр Эмрис оказался сообразительнее и дальновиднее. Он сбежал на Ролэнси и там возродил не только государство ролфи, но и веру в Оддэйна, Локку, Морайг и Глэнну. Теперь он самый сильный маг ролфи. Возможно, он сильнее меня, – признался он в порыве откровенности.
Аннис не шелохнулась. Ни единый мускул не дрогнул на бледном лице, ресницей не шевельнула, но янтарные глаза горели огнем. Она устала от пустых сожалений, которых наслушалась в последние годы от соратников.
– Тоже мне новость! Вилдайр с самого начала знал, что делает и чего хочет от жизни. И еще неизвестно, кто из вас двоих больший диллайн в смысле одержимости. Священный Князь одержим втройне – и Властью, и Войной, и Верой.
– Да, – согласился тив. – Власть у него есть, Вера тоже, осталась только Война. И она его уже ждет. С нетерпением.
– Вот только война с кем? С нами или с… северянами? Или с конфедератами?
Итэль всегда умела задавать правильные вопросы.
– Что мы знаем о северянах? Только то, что нам постоянно скармливает Эск, – страшные истории о грядущем нашествии, – отмахнулся эсмонд и сделал еще один глоток пряного и сладкого вина. – Мальчишка заигрался в кораблики и солдатиков, теперь ему хочется пустить свои игрушки в дело. У него конфедераты под боком, а он твердит про северян.
Дама Сар не считала тревогу графа Эска мальчишеством и упрямством. Пожалуй, только тив Херевард и его ближайший единомышленник – тив Алезандез продолжали верить, будто держат Аластара Дагманда за глотку. Она ни за что не назвала бы его частный флот и систему фортов – игрушками. Конфедераты, по крайней мере, так не думают, и на Ролэнси с графом Эском тоже предпочитают не связываться. А вот причина недовольства и раздражения Хереварда ясна как день.
– Ты все еще надеешься на его наследников. Думаешь, три маленьких эсмонда изменят соотношение сил?
– Это его святой долг перед народом, – процедил тив. – Не нужно так странно улыбаться.
Упаси Предвечный! Итэль не пыталась насмехаться над проектами Эсмонд-Круга, но ее всегда одолевали сомнения в целесообразности многих из них. Строить столь серьезные планы на таком хрупком фундаменте, как чужое чувство долга?
– Он всего лишь человек. Со своими слабостями.
Благословенный хмуро посмотрел на собеседницу. Вино он допил и теперь вертел в пальцах небьющийся бокал цветного стекла. Грешно, конечно, использовать дарованную Предвечным магию на такой пустяк, но уж больно красивая вещь, жаль, если разобьется ненароком.
– Я не хочу сейчас говорить об Аластаре. Меня волнуют более насущные проблемы. Например, очередная тайная встреча нашего славного императора с посланцем из Эббо. Атэлмар совершенно отбился от рук.
– Так, может быть, следовало дать лорду Гарби и его графине-шуриа закончить начатое? – полюбопытствовала Итэль. – К слову, говорят, на Весеннем балу ты с ней даже танцевал? Из каких соображений, позволь узнать?
– Допустим, я решил удовлетворить свое любопытство, пополнить коллекцию впечатлений.
Тив лгал. Но аннис было все равно. Тайны Хереварда пусть остаются при нем.
– И как? Правда, что на ощупь они похожи на змей?
– Ничуть. Женщина как женщина… И я уже отдал приказ избавиться от нее.
– О!
Что правда, то правда. Диллайн любят такие шутки. Сегодня жертва смеется и танцует, и ты держишь ее за руку и обнимаешь за талию, уже точно зная – послезавтра ее не будет. Очень будоражит кровь, очень.
– Она – лишняя фигурка в этой игре, – пояснил как бы нехотя тив. – Толка никакого, только мешает: раздражает Атэлмара, вмешивается в дела острова Тэлэйт и слишком много знает о замыслах Лердена Гарби. К тому же Янамари тогда отойдет ее старшему сыну, который не шуриа, что устраивает всех.
И дама Сар вынуждена была согласиться: чем меньше шуриа, тем лучше.
Джойана Алэйа Янамари
Каждый следующий день становился длиннее и теплее предыдущего. К Санниве подкрадывалась весна. Осторожно-осторожно, словно орешниковая соня к гнезду лазоревки. Но закованная в каменную броню столица Великой Империи держала зимнюю оборону, тщательно оберегая каждую льдинку, как ролфийские князья – свои награбленные сокровища: в древних узких переулках еще кое-где лежали сугробы черного, ноздреватого снега.
Прятались от солнечных лучей призраки мертвых и забытых, и, напротив, оживали природные духи. Выезжая на прогулку в Иператорский Цветочный парк, Джона чуяла незримое присутствие духа Валмиры – озера, на берегах которого расположилась столица Синтафа. Недаром на древнем гербе города изображалась дева с серебряной чашей, наполненной голубой водой. Все аллеи знаменитого на полмира парка вели к набережной с ее клумбами, статуями и экзотическими пальмами в кадках. Здесь же торговали жареными орешками и горячей кадфой, чтобы гуляющие могли «заморить червячка» прямо на ходу. К счастью и удовольствию Джоны, ранним утром таковых в парке не наблюдалось, поэтому, проезжая верхом по широкой аллее и болтая о светских пустяках с одним из женихов – Хилдебером Рондом, она чувствовала легчайшие и нежнейшие прикосновения, похожие на дуновение ветерка. Шуриа видела мерцающий туман над землей и слышала тихие ласковые голоса. Это пробуждалась от зимнего сна земля Джезима – земля проклятых. И те же соки, коими наливались почки деревьев, текли в крови у Джойаны Алэйи. Бледнеющий зимой рисунок на коже живота – цветок-змея – стал ярким и отчетливым, словно вокруг пупка женщины свернулась кольцом золотисто-зеленая химерная тварь. Каждая чешуйка видна, каждая прожилка. Он, этот рисунок, появляется в детстве, пока шуриа спит летаргическим сном, и становится знаком посвящения одной из стихий. Так Джезим метит своих обреченных детей, чтобы те из них, кто носит на теле змею-цветок, могли воззвать к любой другой стихии, кроме самой Земли. Ибо они сами и есть Земля.
