То, что шуриа принудил ролфийскую женщину… это неважно, это меркнет по сравнению с предательством. Переметнулся к тому, кто больше платит, а может быть — всегда служил двум господам? Словно паршивый пес, кусающий руку, что кормила его…
Нимрэйд — предатель. И если Грэйн больше не нужна Нимрэйду, то ведь и Нимрэйд не нужен больше Грэйн. И Ролэнси тоже. А значит…
«Боги! — поняла она наконец-то и задохнулась от внезапного и острого чувства. Пожалуй, это было счастье. — Он больше не нужен. Больше не неприкосновенен. Я же могу забрать его жизнь — и буду в своем праве перед богами и людьми! Пусть Морайг возьмет его — и меня в придачу, если на то будет ее воля!»
Никогда прежде Грэйн не доводилось испытывать подобного, но и не узнать она не могла. Это чувство… это ощущение…
Это же она. Свобода! Не по приказу, не по воле пославших ее, но следуя собственному решению. Нимрэйд предал ролфи. А эрна Кэдвен — она же ролфи вправе судить предателя и клятвопреступника. Теперь — вправе.
Теперь — можно!
Что чувствует гончая сука, вдруг спущенная со сворки?
И кровь Грэйн запела в предвкушении мести, той за которую никто на Ролэнси не осудит ее: ни Конри, ни сам Священный Князь. Ни Сэйвард эрн-Кэдвен.
Вот только… как? Как сделать это — и при том не погубить Джойн окончательно?
— Джойн!.. — ролфи наконец-то взглянула на спутницу — и осеклась, и отшатнулась, застыв в немом благоговении.
Потому что не шуриа была сейчас перед Грэйн, не графиня Алэйя и даже не эрна Янэмарэйн. Да полно — смертная ли женщина впилась когтями в плечи эрны Кэдвен? У людей не бывает таких волос, шевелящихся, извивающихся, словно змеи или водоросли, в человеческих глазах не плещется само бессмертное, вечно изменчивое, бесконечно юное и невообразимо древнее море, и горькая морская вода не течет по людским щекам, прокладывая блестящие дорожки, и не вскипают отрывистые слова на губах светящейся пеной. Так смотрит в земные глаза сама Морайг. Грэйн взглянула уже однажды в огненные очи богини, услышала ее обжигающие речи, почувствовала, как тело рвут раскаленные когти. И пусть божество сейчас было другим, но все же… Посвященная Локки не могла ошибиться. Морайг-Неверная, Могучая Морайг-Море овладела телом и духом Джойн и говорила ее устами.
— Он заставил… он заставил ее покориться против воли, принудил пойти против естества, — через силу прошептала Джойана. — Мог взять тело, но поганил ее душу. И за это… За это я… отберу у него все…
Не к Грэйн обращалась полукровка-шуриа, а к самому Морю, к его свободному духу. Пусть знает, что среди народа Шиларджи нашелся выродок. Пусть покарает святотатца.
Джона царапнула когтями по переборке и злобно прошипела в собственных мыслях:
«Ты слышиш-ш-шь меня, «Ус-с-скользающ-щ-щий»? Приш-ш-шел твой час мес-с-сти! И мой тож-ж-же!»
И корабль тоже услышал, застонав каждой своей доской, каждой заклепкой.
Но Джоне было все равно. Жилы ее наполнились горькой морской водой, соль проступила на коже, а кости стали кораллами, и в чреве поселились гады морские. Запела шуриа на языке китов и касаток, закричала птичьим базаром. Покрылась женщина плотным тюленьим мехом, и вместо ног у нее вырос дельфиний мощный хвост, а вместо рук — крылья альбатроса. Морем стала Джойана Алэйя, могучим и беспощадным, бушующим и спокойным, ласковым и коварным.
«О чем ты просишь, дочь Шиларджи?»
Голос Морайг — он тише безмолвия над водной гладью в штиль и одновременно грохочет всеми прибоями мира.
А может быть, это на самом деле был раскат грома?
«О мести и ярости. Он пытался сломать душу, он пошел против Жизни, он — не шуриа, он — враг!»
Наплевать на предательство по отношению к Конри и Ролэнси — шуриа в своем праве. И по закону войны они с Грэйн всего лишь пленницы. Но глумиться над духом женщины… За это положена кара! Немедленная и беспощадная.
«Слышишь меня, Хела-Море?! Он — враг!»
«Слышу».
Корпус «Ускользающего» содрогнулся от ударов волн. Там, наверху, началась буря, которой еще невидывали люди по оба берега Опасного моря, моря Кэринси.
Человеческое тело слишком хрупко, чтобы выдерживать присутствие стихии долго. Поэтому, когда дух покинул Джону, она сразу же распласталась на полу точно выброшенная на берег медуза, безвольным студнем. И с горечью поняла, что шаманить не умеет и не может. Но, с другой стороны, дух Моря вряд ли нуждался в помощи столь ничтожного существа, как шуриа-полукровка.
Нич-ч-чего! Мы тоже кое-что умеем. Ничего-ничего!
Джона щекой прижалась к дереву, погладила шершавую поверхность. Почти с нежностью.
«Это твой шанс, «Ускользающий», воспользуйся им и отомсти человеку, терзавшему тебя столько времени. Это твой шанс уйти с честью, освободиться и уничтожить своего мучителя», — вкрадчиво напомнила она корвету.
И чуть не потеряла сознание от дикой звериной радости «Ускользающего», пронесшейся сквозь ее сердце, будто ураган. Ничуть не менее слабый, чем тот, который бушевал за бортом. Право же, теперь капитану Нимрэйду и его команде было чем занять себя, кроме удовлетворения плотских радостей с беззащитными пассажирками. Судя по тому, как швыряло Джону и Грэйн по их «будке», на всех палубах корвета творилось нечто невообразимое. Неведомо, как справлялись моряки, но женщины только и успевали, что цепляться за переборки и выть в голос, стараясь перекричать свой страх. Какая там морская болезнь! Джона потеряла счет времени и, казалось, перестала что-либо соображать.
Взбесившийся корвет бросало из стороны в сторону, где-то рядом за стенкой натужно скрежетал штуртрос, но шуриа могла бы поклясться, что корабль практически не слушался руля. «Ускользающий» не желал больше подчиняться смертному, да и вообще кому бы то ни было.
— Наверх! — заорала Грэйн и потащила шуриа к люку. — все равно, кто там— и дверь заперта, но нужно наверх!
Корабль содрогался и трещал, но ролфи чудился в какофонии бури вовсе не страх корвета, но… какое-то дикое, свирепое предвкушение. Корабли — дети Морайг, так может быть…
— Отпусти нас! — выкрикнула ролфийка. — Выпусти!
Каким-то неведомым чудом люк оказался вдруг совсем рядом, рукой подать… то ли «Ускользающий» накренился так, то ли и впрямь могучая длань Морайг подтолкнула женщин к спасению. Грэйн обхватила графиню за ноги и подсадила в проем, а потом, уцепившись за край и обдирая ногти, подтянулась сама. На мгновение они обе распластались на палубе, переводя дух, но тут нос корабля вновь задрался вверх, словно «Ускользающий» взвился на дыбы, как бешеный конь. Женщины, вопя, проехались на животах по мокрым доскам и чуть было не сверзились обратно в Дыру. Мучительно медленно, с протестующим скрежетом и стонами, корабль взбирался на водяную гору, чтоб, замерев на миг, ринуться вниз, подарив своим пленницам незабываемо-мерзкое ощущение бесконечного полета в бездну. И так снова и снова, пока они окончательно не потеряли счет времени, а ободранные руки не свело от безуспешных попыток уцепиться хоть за что-нибудь. Встать, а тем более удержаться на ногах не удавалось ни Грэйн, ни Джойн. Стоило хоть на миг распрямиться, и палуба тут же уходила из-под ног.
