— Я отомстил. Но эти жизни потеряны.
— Потеряны для тебя, не для Нее, — она повела рукой, очерчивая поляну. — Они теперь с Матерью и для Нее цветут. Боги… я три пятилетия не видела, как цветут яблони… Впрочем, это твои люди и твоя Мать. Нам Она все равно не ответит, как бы мы ни взывали и что бы ни делали.
Ролфи отвернулась и с тоской посмотрела на цветущие деревья. Дева Сигрейн, она же была посвященной Глэнны и прекрасно понимала, что делала… А шуриа до сих пор, похоже, считают, что Сигрейн прокляла только их! Ха! Сколько таких вот яблонь по всему Архипелагу, и под каждой из них — та, что решилась пройти посвящение. Не принятая богиней-змеей женщина, добровольно, живьем зарытая в каменистую землю Ролэнси… И ни одно из тех деревьев не цветет по весне.
— Идем, — решительно заявил Джэйфф, помогая леди Янамари подняться.
Он молча отрыл в своем мешке кусочек полотна и вытер им заплаканные щеки женщины.
— До моей постоянной стоянки еще полчаса ходу. Поторопимся же.
Небо постепенно темнело, наливалось кобальтовой синью, сумерки подкрадывались незаметно, как это всегда бывает в самом начале мая так далеко на севере. Это в южных краях весна в самом разгаре. Джэйфф Элир видел, Джэйфф Элир помнит…
… — Почему? — спросили когда-то шуриа. — Почему мы должны отдать пришельцам с диких островов наши поля и сады, наши деревни и города? Чем хёлаэнайи лучше нас? Тем, что называют луны богинями, а мы видим духов земли? Нет! — сказали шуриа. — Мы не отдадим нашу землю без боя.
Они сражались не один год, их остановило только Проклятье Сигрейн, и то ненадолго. «Рилинда» была еще одной попыткой если не отвоевать Джезим обратно, то хотя бы отомстить. И как это всегда бывает с местью — она обернулась и против мстителя тоже. Окончательно обозленные хелаэнайи резали шуриа без всякой пощады, как преступивших договор о замирении, и от многочисленного народа осталась ничтожная горстка отчаявшихся хитрецов.
Шуриа проиграли ролфи, а не будь тех, пали бы потом все равно, но уже под натиском одержимых диллайн с их нетерпимым Предвечным и огнестрельным оружием.
Так что дело, пожалуй, не в самих ролфи, а в том, что они по-разному относятся к жизни и смерти, своей и чужой? Не важно, как ты живешь, важно, что будет потом. А еще есть верность богам и верность вожаку. Так, эрна Кэдвен? И никто не станет каяться — ни шуриа, ни ролфи. Потому что каждый был по-своему прав. И так думает не только каждый из детей Хелы, но и дети Шиларджи тоже. А между ними навеки пролегло слово Девы Сигрейн, ее великое Проклятье.
Когда в Джезиме-Синтафе для шуриа все закончилось, Джэйфф вернулся на Шанту озлобленным и униженным, лелеющим свою ненависть, словно единственное болезненное дитя. Остров принял своего сына, как и всех прочих, неласково — суровой зимой, затяжной весной, сонмом болезней, голодом, ледяными ветрами и оползнями. В первые два года Джэйфф Элир похоронил своими руками больше детей, чем за всю жизнь обнял и посадил на колени. Остров Шанта сказал рилиндару: «Я беспощаднее тебя, убийца. Я коварнее тебя, диверсант. Я сильнее тебя, воин. Покорись или умри». Покориться Джэйфф Элир не хотел и не умел. Но ему пришлось. Когда в крошечном поселке, где он жил, к весне остались в живых только сам Элир, женщина-полукровка и маленький мальчик, бывший рилиндар обратился к Жизни, приняв душой и сердцем одну-единственную заповедь, данную змеиному народу милостивой Шиларджи: «Каждая жизнь должна быть прожита»…
«Но маленькая хёлаэнайя не поймет. Они другие, они — ролфи, их ждет иное посмертие, в котором нет места для шуриа, — размышлял Джэйфф, дав женщинам себя обогнать и теперь, сугубо по-мужски, наслаждаясь целеустремленной походкой Грэйн, видом ее стройных ног и упругих ягодиц. — Но этот шуриа сделает все, чтобы ее маленькая жизнь не закончилась на острове Шанта».
— Все! Пришли!
В неприметном овражке, заросшем кустами снежноягодника, бывший рилиндар устроил себе очередное лежбище. Полянка крошечная, но зато с кострищем и тентом из циновок на случай дождика. Ночь же обещала быть звездной и теплой. На ужин была все та же каша с кусочками вяленого мяса и чай из брусничного листа, который Джона успела полюбить даже больше кадфы. Ну, привыкла, бывает.
— Надо поделить дежурства, — сказала Грэйн.
Джэйфф улыбнулся.
— Твоя стража все равно третья, эрна, — и развел руками. — Уж извини, но ты связалась с шуриа, и у нас под утро самый крепкий сон. Беспробудный.
И подмигнул хитрым синим глазом.
— Я буду сегодня сторожить первой, — вызвалась Джона.
Спать ей не хотелось совсем, а хотелось побыть наедине со своими мыслями, коими полнилась голова. Разложить все впечатления по полочкам, поразмыслить над увиденным и — самое сложное — хотя бы приблизительно спланировать дела грядущего, короче, сделать все то, для чего в последние дни не оставалось ни времени, ни сил.
— Хорошо, — Грэйн равнодушно повела плечом и сосредоточенно огляделась, прикидывая, как бы поудобней очертить рунный круг. — Мне все равно, когда спать, где и как. А третья стража, к слову, всегда
была у меня самой любимой. О ней ведь так и говорят — «волчий час».
И зевнула, одной рукой распутывая шнурок в косе. Если уж есть возможность, косу надо бы вообще расплести на ночь, да и расчесать не худо бы… А шуриа пока пусть выясняют, кому первому выпадет честь делить с ролфийской волчицей циновку. Самой Грэйн это было безразлично. А вот чем руны чертить по шурианской земле — это вопрос! Ножа-то нет. Попросить у бывшего рилиндара нож, чтоб рисовать ролфийские руны? О, это было бы ново! Но неприемлемо. Во-первых, не даст, а во-вторых, Грэйн и сама не возьмет.
Эрна Кэдвен пожевала губу. Десны по-прежнему зудели, а отрастающие зубы слезно просили что-нибудь погрызть. К несчастью, походный ужин не одарил страдающие ролфийские челюсти славной косточкой… а жаль!
Обнаружив, что в задумчивости начинает покусывать драгоценный шнурок, выплетенный из волос, Грэйн с досадой сплюнула. И решительно прокусила уцелевшим клыком указательный палец. В такой ситуации и палец сгодится. Право же, богам не все ли равно?
Не обращая внимания на Третьих, эрна Кэдвен обошла стоянку по весьма приблизительному кругу… хотя не обошла, конечно, а скорее, обползла, потому что на четвереньках делать это было гораздо удобней. Периодически отбрасывая мешавшие волосы, она старательно рисовала кровящим пальцем нужные плетения, с удовольствием чувствуя, как они наполняются силой. Прекрасно! Как же прекрасно это — дышать и взывать к силе богов, не опасаясь, что в спину вдруг вопьются привлеченные рунной магией совиные когти эсмондов! Вот уж кого тут точно нету, так это диллайнских магов. Их бы Грэйн уже почуяла. А шуриа… шуриа не возражали. Оба. Ну, с Джойн понятно, она за время совместного пути привыкла и не к такому, а вот Элир… Ролфийка тихонько фыркнула, хмуро подумав: любопытно, доводилось ли шурианскому воину в своей долгой жизни хоть разок ночевать под защитой ролфийского рунного колдовства? Пожалуй что и нет!
