— Непременно будет! — Золотая луна рассмеялась вспышками зарниц и сполохами дальних пожаров.
— Я помню о тебе, Локка… — прошептала эрна Кэдвен и закрыла глаза, убаюканная тенью Ее крыльев.
— И я помню о тебе, моя Верная… — ответила Она треском занявшегося в костре хвороста.
День намечался по-настоящему жаркий, а дорога вела все больше в гору, чем под гору. И хотя Джэйфф Элир уверял своих спутниц, что выбирал самый удобный и безопасный маршрут, но Джоне так не казалось. Слишком круты были подъемы, слишком камениста тропа, и к тому же груз из нескольких мушкетов за спиной делал путь сплошным мучением. В кожаных поршнях хорошо по травке бегать или по песочку, а каменные осыпи для них губительны. Оставалось лишь позавидовать Грэйн, у которой не только силенок, как у взрослого мужчины, но еще и крепкие ролфийские сапоги на ногах имеются. Эрне Кэдвен вообще все было нипочем, знай себе топает за Джэйффом практически след в след и в ус не дует. Джона же пыхтела позади, вся взмокшая и покрытая слоем пыли толщиной в палец.
Темп ходьбы, заданный бывшим рилиндаром, не способствовал особой разговорчивости, да и не хотелось лишний раз открывать рот. Рано поутру Джона сходила посмотреть на обвал, который они с Джэйффом устроили, и зрелище поразило ее до глубины души. Кто бы мог подумать, что объединенная сила Земной и Огненного может обрушить половину горы. Впрочем, Элир не выглядел счастливым. Во-первых, таких лагерей на Шанте еще штук десять или даже пятнадцать, а значит, их ночной вклад в дело спасения шуриа минимален. А во-вторых, было еще кое-что, глодавшее рилиндара изнутри. Вчера они беседу вели не только о способах завоевания благосклонности ролфиек.
— Мы перестали быть народом, Джойана, — с горечью сказал Джэйфф. — Мы распались на тысячи мужчин и женщин, которых объединяет только Проклятье Сигрейн. Вслушайся, наша единственная общность — это Внезапная Смерть. Как тебе? Нравится? Мне — нет. Но я понимаю, почему так произошло. Ведь в миг Порога каждый только наедине с ночью и смертью, и ничто не спасет. Ни личное мужество, ни доблесть, ни мудрость, ни объятия возлюбленного, ни дружеская рука, ни материнская забота, ни долг родителя. Ни-че-го! Каждый шуриа всегда один. Всегда, Джойана. И каждый сам по себе и сам за себя.
И ничего тут не возразишь. Он прав. Они такие все поголовно. Этот жестокий миг перед рассветом, когда душа беззащитна и бесконечно одинока, быстро превращает в закоренелого эгоиста.
— Они, — Джэйфф махнул рукой в сторону их стоянки, где осталась Грэйн. — Они отняли у нас только землю. Нашу гордость, нашу честь и единство мы потеряли сами. Выронили из рук, едва к горлу приставили лезвие, как сегодняшний дезертир — свою саблю. Наши женщины ушли к завоевателям, чтобы избавить своих детей от участи проклятого. Не всех, но хотя бы некоторых. Наши мужчины отправились каждый своей дорогой в поисках донджеты. И никто, ни разу не попытался найти спасение не только для себя одного.
— Думаешь, это возможно… спасти всех… всех шуриа?
Джэйфф злобно оскалился.
— А ты хотела бы спасти господина Тиглата? А шуриа, которые примкнули к чори? Или того ублюдка, который спокойно глядел, как убивают сородичей? Или ты веришь, что для них существуют оправдания?
— Или Яльдана Нимрэйда, — буркнула Джона.
— Кто это?
— Капитан «Ускользающего», на котором мы плыли.
— Так это он… обидел Грэйн? — спросил Элир.
Одна только Шиларджи знает, как он догадался о случившемся на борту «Ускользающего».
— И он тоже шуриа, — подтвердила Джона. — Шаман, сильный шаман, обученный и посвященный.
В сущности, она уже не сомневалась, что у Нимрэйда изначально была душа насильника и рабовладельца, раз он так жестоко обращался со своим кораблем. Корвет предпочел гибель власти шуриа.
— Значит, она права — мы все виноваты, каждый по-своему, — рыкнул бывший воин «Рилинды» и отвернулся. — И я, если уж на то пошло, не только долгожитель, но и самый виноватый.
— Но ты не прошел мимо Грэйн и спас меня.
— Три дня назад — да, а пять веков назад — убил бы и ее и тебя. Ее за то, что ролфи, тебя — за то, что полукровка, — спокойно объяснил Элир. — Все изменилось, мы все меняемся, Джойана. Только это и внушает надежду.
И отчего-то Джоне захотелось по-матерински прижать его голову к груди и погладить по волосам. Чтобы его надежда стала хоть на миг уверенностью. Для всех. Но она не посмела жалеть великого, без всякого сомнения, великого воина, а всего лишь коснулась его плеча, прохладной гладкой кожи и сказала первое, что пришло в голову:
— А может, потому он и называется Порогом, что мы должны преодолеть его, шагнув выше и дальше?
Мужчина вздохнул, так тяжело-тяжело, словно на его плечах лежал весь мир, и поцеловал Джонин мизинчик. И ничего не ответил.
Впрочем, вчера они с Джэйффом о многом успели поговорить. Благо торопиться было некуда. О нынешнем Синтафе, о Раммане и Идгарде, о Янамари. Рилиндар словно сказку слушал и не мог вдоволь наслушаться…
— Стойте!
Элир остановился, предупреждающе поднял руку, прислушиваясь и разве только ушами не прядая. Потом свистнул по-птичьи, ему тут же ответили причудливой трелью.
— Это — свой.
И вправду, очень скоро им навстречу вышел шуриа. Низкий и щуплый, но жилистый мужчина в старой, многократно штопанной куртке синтафского стрелка. Разумеется, был он при ружье и пистолете и шел прямиком из форта Шила. С Джэйффом они обнялись как старые приятели, и рилиндар тут же рассказал о лагерях чори и их ближайших планах.
— Нужно оповестить всех наших, — озабоченно заявил знакомец Элира.
— И как можно быстрее, чтобы женщины и дети смогли уйти либо в горы, либо в форт.
— То-то эрн Тэлдрин будет рад.
— А что ему остается делать? — хмыкнул Джэйфф. — Пусть попробует не пустить.
Он без колебаний отдал обладателю синтафской куртки половину своих оружейных трофеев, включая боеприпас и порох.
— Раздашь женщинам. Пригодится.
— Я останусь в горах.
— Значит, встретимся после осады, — легкомысленно рассмеялся рилиндар.
Судя по всему, форт Шила обещал стать очень опасным местом уже в ближайшие дни. Но ролфийский форт — это первый шаг в сторону Ролэнси. Поэтому им придется рискнуть.
А Джона даже не знала, хочет ли она очутиться там, куда они идут. Вот если бы так дальше идти и идти без конца по едва приметной тропинке, то взбегающей вверх, то несущейся вниз. По колено в цветущих травах…
«Шанта, Шанта, ты заманиваешь меня в свои сети? Ты хочешь, чтобы я навек потеряла покой и однажды вернулась сюда навсегда?»
«А ты и вернешься, только не навсегда», — вздохнул над ухом теплый ветер.
Жаркое марево трепетало над пологими лесистыми склонами гор острова Шанта, под ногами хрустели осыпающиеся камушки тропы, и всюду, насколько хватало глаз, землю устилал сплошной ковер молодой зелени. Юные стрелки пышных папоротников, сладко пахнущие цветы волчьей ягоды на еще голых ветках, клейкие листочки берез и пушистые иголочки можжевельника. И необъятные черничники.
