От вспышек голубовато-серебряных молний в подвале стало светло как днем. А потом самая большая синяя ослепительная дуга буквально пронзила насквозь Джевиджа. А как он страшно закричал! Закричал, как смертельно раненный зверь, изогнулся, захрипел, но не разжал пальцев, удерживая себя на месте волевым усилием.
Казалось, эта пытка продолжалась несколько часов. Никто так и не понял, сколько времени прошло, прежде чем потухли молнии, стихли глухие стоны лорд-канцлера и остановились механизмы, но присутствующие при столь странном обряде люди успели тридцать три раза распрощаться с жизнью. У Грифа Деврая даже усы дыбом встали.
– Укройте его чем-то скорее! – приказал профессор, когда все кончилось.
Руки у милорда были ледяные, глаза закатились, губы посинели, рана на шее покрылась коркой спекшейся крови. Но дышал он ровно, грудь вздымалась размеренно, а пульс отчетливо прощупывался на запястье. Значит, жив, значит, выдержал. Осталось только узнать, подействовал ли колдовской обряд. А ну как дьявольская машина убила и те крохи памяти, которые сохранились у лорда Джевиджа.
Фэйм присела в изголовье и, затаив дыхание, вглядывалась в его лицо, напряженно ожидая результата.
«Пожалуйста, пожалуйста, возвращайся! Не лежи как мертвый, приходи в себя, – молила она. – Мы уже почти победили… Ты победил. Так не сдавайся же!»
И, словно услышав беззвучный зов, Росс открыл глаза, темно-серые и цепкие, и сказал медленно, но отчетливо:
– Я все помню. Я. Все. Помню.
Да, да и еще раз да! Они все были сумасшедшими. Да, все четверо. Потому как кто, скажите на милость, кроме умалишенной, мог отправиться в неизвестность в компании с припадочным, умирающим от жестокого чародейства недругом? А не сбредил ли милашка-студиоз, когда сошел на станции Каилаш и отправился под проливным дождем на подмогу двум совершенно незнакомым ему людям? И кто, как не полнейший безумец, способен сначала отказаться от магического дара, вняв голосу совести, а потом не позволить себе малодушно отвернуться от бед несчастных и гонимых? А частный сыщик, рискнувший пойти против воли клиентов-магов? Великий Л’лэ знал, о чем говорил, он вообще все знал, от начала до конца. Как было, есть и будет.
Рассвет неумолимо приближался, ночная тьма редела, становясь все более прозрачной и проницаемой. Служба Огнерожденных смертной закончилась. Они улетали.
– Прощайте, Неспящие! Прощайте! – крикнула Фэйм вслед и отчаянно, чуть по-птичьи взмахнула руками.
А они смеялись и пели свою чарующую песню.
Так тихо, ты слышишь? Ты слышишь, как солнце садится? Ты слышишь, как морю не спится?..
Они снова обернулись птицами, черными, блестящими, прекрасными и свободными, они улетали куда-то далеко-далеко, туда, где их давным-давно ждали. Они улетали, а она оставалась. С лучшими друзьями и верными соратниками, так щедро посланными навстречу судьбой, с самым удивительным мужчиной, равного которому еще не родилось, со своими робкими надеждами на будущее.
А Неспящие улетали. Унося с собой в клювах и когтях многолетний застарелый Страх смертной женщины. Навсегда.
«До встречи, бесстрашная», – улыбнулся Великий Л’лэ.
Если смотреть вниз из недосягаемого поднебесья, она просто крошечная фигурка – беззащитная, отважная и любящая, с нелепо вскинутыми в прощальном жесте ручонками. Как смешно.
Нет, все же ВсеТворец не обманулся, когда подарил им этот мир.
Таким вот беззащитным, отважным и любящим.
Глава 15
Вспомнить все
Память ворвалась в разум Росса бешеной атакой. Той самой первой, незабываемой, пыльной, кровавой и отчаянной. После которой либо остаешься лежать в грязи, либо становишься настоящим мужчиной. Тот горячий полдень, и это слепящее безумное солнце, и непроглядное облако сухой мелкой пыли, поднятое копытами лошадей, застилающее синее-синее небо, – разве можно забыть о таком дне? О разорванном в крике рте, о слезящихся от жары и грязи глазах, о Россе Джевидже, бегущем в авангарде навстречу собственной славе. Его память с конским визгом вломилась в первую линию колдовской обороны, ломая стройные ряды противника, вспарывая клинком чужие мундиры, кроша копытами любые препятствия. Ни шагу назад! Только вперед, и пусть станет тошно демонам в преисподней!
И когда тщательно возведенная злоумышленниками плотина забвения рухнула, Росс Джевидж камнем пошел на дно, затянутый могучим водоворотом. Почти сорок лет, проклятых и счастливых, спокойно-размеренных и удручающе безнадежных, разных, всяких… Сорок лет его жизни! Проклятье! Он рычал и рвал зубами путы, стягивающие грудь, он проклинал и бранился самыми страшными словами, он жаждал крови и сулил страшную смерть всем тем, кто пытался отнять… нет, не просто сорок лет, а целую жизнь. Плохую ли, хорошую ли, но его собственную настоящую жизнь, со всеми победами и поражениями, со всеми бедами и слезами, со всеми страстями и волнениями. Лишить его деревянной лошадки с гривой и хвостом, рыбалки с дедом, здоровенной кружки дешевого вина и девчонки, с которой целовался всю ночь напролет, не помышляя о чем-то большем, драки с сокурсником и последовавшей за ней гауптвахты, первой пули, полученной в бою, рыжей смешливой шлюхи, сполна одарившей лаской новоиспеченного молоденького офицера, первого ордена… Эх, да что там говорить! И даже те вещи, о которых люди предпочитают не вспоминать, считают своим долгом вычеркнуть из биографии и памяти: компромиссы с совестью, измены, интриги, ложь и равнодушие – они неотъемлемая частица мужчины по имени Росс. Да, дьявол подери, лорд Джевидж водил знакомства с редкими подонками и сам порой уподоблялся бесчувственной скотине, искал выгоды, женился по грубому расчету, нагло врал женщинам и бросал их без всякой жалости, но это была его жизнь, его грехи, его память и его выбор. И никто, слышите, никто не имел права лишать Росса Джевиджа детства, юности и зрелости, его памяти о самом себе! Никто!
Первым желанием было взять что-нибудь тяжелое, лучше металлическое, и разгромить все вокруг, потом поджечь дом, а затем ворваться в столицу во главе родного 9-го пехотного полка и учинить резню среди обладателей мажьего дара. Рубить всех, не щадить ни малых, ни старых, залить улицы Эарфирена кровью по колено, посрамив самого Ведьмобоя. Чтобы еще триста лет любой, кто поимеет несчастье родиться колдуном, вздрагивал от одного только упоминания имени Джевиджа.
И как это часто с ним бывало, вместо радости избавления от беспамятства черная ярость развернула драконьи крылья, заставляя бессильно скрести ногтями по гладкому металлу, грязно ругаться и богохульствовать. Помнится, по молодости лет и наследственной горячности нрава Росс неоднократно попадал в неприятные истории, когда не хватало ума сдержать свой язык, а опыта – упредить столкновение. Помнится, большого труда стоило вышколить самого себя, приучиться сначала думать, а только потом говорить и делать.
Помнится… Проклятье, какое замечательное слово. Большинство людей произносят его, даже не задумываясь о его значении, всего лишь как уместную связку в цепочке предложений. Счастливцы, они не ведают, как оно, когда наоборот.
