Возле стойки ресепшн, растерянно улыбаясь, жалась к переводчице разодетая в национальные костюмы группа каких-то заезжих иностранцев, предположительно перуанцев. В окошках обменника маячили изумленные донельзя лица Красавицы Насти и Добытчицы Наташи. А между обменником и перуанцами, кокетливо подцепив двумя пальцами подол развевающейся юбки, отбивала какой-то микс из танцев народов мира О. Ф.
— Видали, как умеем? — остервенело водила она полными плечами и даже грудью, переходя от чечетки к гопаку и обратно возвращаясь в лезгинку. — А то явились сюда танцы танцевать. А вот хуяк вам, а не танцы, ясно? Нашли чем нас удивлять! — Тут О. Ф. пошла на испуганных креолов вприсядку. — Каждый русский младенец, блядь, вырос на «Лебедином озере» и Пушкина с пеленок цитирует. — Широкий жест рукой, сопровождающийся громким уханьем и топотом ног. — Знаете, что такое Пушкин? Никто не читал «Мцыри», тьфу, «Евгений Онегин»? То-то. Роман в стихах, блядь!
И, распираемая гордостью за державу, О. Ф. пошла большим кругом по фойе, воинственно выкидывая разные хореографические коленца.
— Явилась? — обрадовалась она застывшей между клацающими дверями Понаехавшей. — Это хорошо! Иди сюда, станцуй им «Танец с саблями»! А то пожаловали с народными плясками, нашли чем нас удивлять!
Понаехавшая похолодела. С грехом пополам остановить бегающую по «Интуристу» выпившую начальницу она еще умела. Но как остановить трезвую как стеклышко и отбивающую чечетку О. Ф., Понаехавшая не очень представляла. Это был какой-то новый, практически апокалипсический кульбит, случившийся на ее корявом иммигрантском пути.
P. S.: Кстати, плащ с «оторванным хлястиком» был от «Валентино». О. Ф. его раздобыла в честном бою, исцарапав вдоль и поперек двух оппоненток в секонд-хенде на Кировоградской. За смешные семьдесят долларов.
P. P. S.: То есть плащ она купила за семьдесят долларов, а не оппоненток исцарапала за семьдесят долларов.
Немного о сексуал харасменте
Ассоциация, которая владела в том числе банком, где работал дружный коллектив девочек, арендовала на двадцатом этаже гостиницы офис. С видом на Красную площадь и всякие другие красоты ЦАО.
Однажды в этом офисе работал молодой человек Георгий.
Деятельность Георгия была туманна, как рассветное марево над Альбионом. Потому что Георгий занимался тем, что создавал видимость успешности и безусловной европеизированности ассоциации. День-деньской он озабоченно сновал по этажам гостиницы и наматывал круги по фойе, потрясая пухлыми заморскими папками. Папки топорщились во все стороны разноцветными закладками и прозрачными файлами и гордо именовались «Хёрлиц». Так как любое иностранное слово вызывало у одичавших от советского дефицита аборигенов шок и трепет, уважающие себя компании, дабы быть конкурентоспособными на внутреннем рынке, снабжали своих сотрудников обязательными атрибутами роскоши того времени — папками «Хёрлиц», зажигалками «Зиппо» и ручками «Паркер».
Вот и бегал Георгий по этажам гостиницы, потрясая папками «Хёрлиц», прикуривая от «Зиппо» и щелкая лжезолотой ручкой «Паркер». Пускал пыль в глаза. Ассоциация, кстати, набирала обороты, обрастала новыми филиалами и довела своего руководителя аж до кандидатов в президенты на очередных выборах. Правда, первый круг он не прошел, зато шуму наделал, да и народ позабавил.
И вот бегал Георгий по гостинице, бегал и добегался. То есть влюбился в Понаехавшую. И возжелал ее что есть мочи.
Понаехавшая уже полгода как встречалась с молодым человеком, а тут такие новости. Практически нагрянули, откуда не ждали, полные штаны радости.
Георгий оказался весьма упорным ухажером — круглые сутки торчал в окошке обменника, ревниво отгонял клиентов мужского пола к другой кассирше, непрестанно сыпал комплиментами. Отказов не принимал, в ответ читал стихи собственного сочинения.
Понаехавшая пугалась непрошеных ухаживаний и неприкрыто горевала. Измена была не ее стилем ведения домашнего хозяйства — это раз. И два — Георгий приходился дальним родственником президенту ассоциации и не раз туманно намекал, что отказ равносилен увольнению.
О. Ф. откровенно забавлялась, наблюдая сцены, разворачивавшиеся в окошке обменника: Георгий читал пылкие воззвания, называл Понаехавшую бутончиком розы. Понаехавшая пугалась, заламывала руки и просила войти в ее без пяти минут семейное положение.
— Ну чего ты выделываешься? — подтрунивала над своей несчастной подчиненной О. Ф. — А как же мы выкручивались? Ляжешь, накроешь лицо простынкой и ждешь, пока он свое отпыхтит.
— То есть как это ляжешь?! — вскакивала Понаехавшая. — И кто это отпыхтит?
— Ноги раздвинешь и ляжешь. А отпыхтит сама знаешь кто. Начальство. Ну чего ты так на меня смотришь?
— Не буду я так работать! Лучше уволюсь к чертовой матери!
— Ну-ну! — хмыкнула О. Ф. — Ты просто пороху не нюхала. А хочешь, я расскажу тебе одну историю? О том, как две подруги ебнули свою дружбу? Хуяк — и нет ее, многолетней дружбы. Практически трагическая история, если что.
— Хочу.
— Только ты меня не перебивай!
— Хорошо.
Трагическая история рассказанная О. Ф.
— Одна моя подруга работала товароведом в одном тресте. И у них был начальник. Страшный ёбарь. Хлебом не корми — дай кого-нибудь выебать. Укомплектован был, между прочим, по полной программе — жена, секретарша, любовница, двоюродная сестра…
— А при чем здесь двоюродная сестра? — встряла Понаехавшая.
— Для острастки. Не мешай мне рассказывать!
— Ладно.
— Так вот. Звали его Салахаддин Иванович Мечников. По глазам вижу — спросить хочешь. Ну что ты так смотришь? Русский он был, просто имя такое, в честь деда по материнской линии назвали. Нормальный был православный мужик. Но с одним изъяном — ебал все, что находилось в пределах досягаемости его… хмхм… члена. Все настроение пропадает называть вещи своими именами, когда ты так на меня смотришь. Смотри куда-нибудь в сторону. Куда-куда? На счетную машинку смотри или вообще на бланки строгой отчетности! И как-то приходит к ним в кабинет Салахаддин Иванович, к ним — это к товароведу, которая моя подруга, и к бухгалтеру Анаиде. Анаида, кстати, была армянкой (мстительно).
— Это я уже поняла.
— Не, ну ты заткнешься или как? Просили ведь не перебивать! Сядь спиной ко мне. Совсем спиной! Вот так. И делай вид, что тебя вообще тут нет. Как хочешь, так и делай, это уже твои проблемы… И говорит он им: «Жена улетела на море, Люда (это любовница) загремела в больницу с аппендицитом, Маша (это секретарша) уехала с поручением в министерство». Давайте, говорит, сообразим на троих. И делает такой жест рукой, словно приглашает к столу. А Таня (так звали мою подругу) с Анаидой были не дураки выпить. Поэтому быстро вытаскивают из ящичка стола бутылку коньяка, половину лимона и конфеты. Ну чего ты молчишь, как неродная? Хоть плечом поведи! Или кивай головой периодически… Глянул Салахаддин Иванович на коньяк и говорит: «Это после». И начинает быстро стаскивать штаны, мол, у нас ровно час, скоро вернется Маша, и я на ней по полной тогда оторвусь. А пока ты, Анаида, становись раком, у тебя жопа что надо, а ты, Таня, ложись на стол, потому что у тебя грудь большая, за такую приятно подержаться. А я, говорит, буду между вами туда-сюда бегать и где-нибудь да и кончу. Чего ты головой трясешь, как будто тебя током ударило? Сочувствуешь? Ну-ну. Смотри сотрясение мозга не получи… И тут Таня с Анаидой начинают возмущаться и убирать обратно в стол коньяк и говорят, что ни за что и никогда не переспят с ним, потому что хранят мужьям верность. Так и сказали, Танька даже глазом не моргнула. А он спокойно снимает штаны, а по семейникам видно, что уже готов, они у него аж трещат спереди по швам, и хозяйство у него какое надо хозяйство, выдающееся, так сказать. Уволю, говорит, мать вашу! Уволю, и ищите себе новое место работы, ясно? А так премию вам выпишу. Ты, Анаида, и выпишешь, а я подпишу. Скоро праздники, никому лишняя денежка не помешает. Да и где вы такой хуй увидите еще! И достает из семейников такое, что Анаида начинает мелко плакать и набирать на машинке приказ о премии, а Таня убирает со стола конфеты, а про себя думает: «Один раз не пидорас». Чего дергаешься? Выражения такого не слышала? Вот тебе и новая идиома, гыгы… Так и закончилась их дружба. Стыдно было после групповухи в глаза друг другу смотреть. Анаида потом попросилась в кабинет отдела кадров, а Таня так и маялась в старом кабинете, пока не уволилась насовсем. Дождалась премии и уволилась. По спине вижу — спросить что-то хочешь. Лучше не надо, все равно ничего путного не скажешь.
