— Погоди-ка, путник. Сам я помочь не могу, но есть здесь тот, кто все в мире ведает. То хранительница леса нашего, берегиня
[17]
старая да древняя. Поселилась она здесь еще до моего рождения, а откуда пришла — и сама, верно, запамятовала. От ворона да тех, кто близко ее видал, слышал я, что ей все тайны мира ведомы. Коли вы ей видом, да разумом, да душой своей покажетесь, распознает она в вас достойных помощи, все, что можно и нельзя, сделает. Только запомните крепко: покажитесь ей так, чтобы не успела она вам вред причинить!
Юный Мечислав, что впервые столкнулся с опасностью, вопросил:
— А она может?
Буян весело воскликнул:
— А ты никак испугался, Мечиславо? Что, оторопь взяла? Крепко обидевшийся на такие слова, Мечислав вспыхнул, как сухой трут.
— Хорошо тебе говорить, Буян! — гневно молвил он. Ты во многих землях побывал, с людьми-нелюдями разными виделся. Тебе сам Гамаюн истину открывал. Да и князь — воин опытный, не сробеет — ему не в диковинку. Я же из дому первый раз выехал. Себя вспомни — может, в мои-то года ты и послабее был?
Буян уже готовился достойно ответить, но в это время Властимир вскинул руки, призывая к молчанию.
— Тише вы, растрещались, ровно сороки болтливые! — прикрикнул он на спорщиков, — Не о том сейчас надо речь вести, кто смелее да находчивее, пока срок для того не представился. Что там нас ждет — никто не ведает, потому вам молчать приказываю. Если станем мы по пустякам спорить да ссориться, никогда ничего не получится, отвернется от нас удача. Лучше спросим мы у дуба-дерева, как дорогу сыскать к берегине той!
Спорщики разом замолкли, пристыженные.
— Хорошо ты нас остудил, Властимир, — признался Буян. — Не сломили тебя невзгоды-горести. Твердо сердце, и ясен ум твой по-прежнему. Заставил и меня мальчишкой себя пред тобой почувствовать. Оно и верно — каких-то десять лет у нас с Мечиславом разница, а я уж себя стариком перед ним выставляю. Не держи на меня ты зла, Мечислав, будь ласковым!
— Да верно ты все сказал, — согласился юноша. — Я и правда испугался.
Старый дуб над их головами пошелестел листвой, прислушиваясь к их говору, и наконец сам слово вымолвил:
— Слушал я вас да раздумывал. О разных людях мне слыхать доводилося, но о таких — никогда. Может, слышал, да не верил я, может, правда, речей о том не было. Коли и верно, что вы говорили тут, то путь вам чистый, ровной скатертью. Пошепчу я тропинке этой — она уж расстарается, к хозяйке леса этого сама выведет.
Зашептались листья узорные, закачались ветви корявые, корни жесткие в земле ожили — дуб с землей и лесом разговаривал. Отвечал ему лес тихим голосом, а земля отвечала молчанием. Рассказав про все, что успел узнать, обратился дуб к троим всадникам:
— Я поведал про вас тропе. Обещалась она отвести вас до места, только чур уж с нее не сворачивать. А сойдете — поклонитесь ей, чтоб опять ей бежать, как от века легла. А теперь прощайте!
Корявый сук чуть шевельнулся, ровно махал на дорогу, и трое всадников поехали, куда тропа вела.
Лес вокруг стоял густой да неезженый. Кругом дерева в три обхвата до ветвей мохом поросли, листва на локоть землю усыпала. Частый кустарник ровно стена поднимается, колючими ветками за лошадиные гривы цепляется. В просветах листвы неба не видать, только слышно, как ручей звенит в овраге.
Жутковато было ехать по такому лесу зачарованному — не мертвому, но и не живому. Под любым деревом глаза горящие мерещились, из любого дупла смотрели лешие, из любой норы — звери лютые. Лишь тропинка все текла вперед — ну да что ей, тропе, в лесу станется!
Зазвенел ручей ближе некуда — будто под самыми копытами лошадиными. Глянули Буян с Мечиславом — то не ручей, то водяницы меж дерев тенями скользят, хоровод выстраивают, к всадникам подбираются — смеются, кричат, к себе зазывают. Не успел Мечислав рассмотреть дев призрачных, как выехал вперед Буян, руку к сердцу прижал, земной поклон в седле отдал:
— Уж вы, девицы, девы красные, вы сойдите с тропы, не пугайте ее. Не по хитрости, не от жадности, не из любопытства глупого — мы в леса ваши за нуждой пробрались. Как хозяйку леса проведаем — тут же двинемся в путь-дороженьку. Если ж скучно вам все одним плясать, выбирайтесь-ка на поляночки да поближе к жилью человечьему. Только чур — не манить к себе ни старого, ни малого, ни добра молодца, не губить-разлучать красных девушек. А мы вам не дружки, не товарищи!
Выслушали русалки-водяницы слова гусляра, столпились, зашептались о своем, захихикали. Вышла вперед одна — видом чуть постарше прочих, в волосах цветы лазоревые.
— Знаю я тебя, человек! — она молвила. — Не в первый раз ты в леса заповедные наведываешься. Не признала лишь твоих спутников, но коли ты за них головой ручаешься, то путь вам добрый, а только позволь проводить до поворота!
На такие слова кивнул Буян, а русалки окружили лошадей, лаская их и расчесывая гривы. Две взяли Буянова коня под уздцы, повели вперед; четыре других — ухватили коней его спутников.
— Голос старого дуба мы слышали, — заговорила старшая, — вот и решили выглянуть, посмотреть, что за путники старику нашему приглянулись. А потому ведаем, что едете вы к самой лесной берегине, Яге. Строгая она и оттого малость несправедливая — карать ей чаще приходилось, чем миловать. О вас уж она ведает, а потому смотрите в оба — даже мы можем быть ею подосланы.
— А раз так,—возразил Буян,—то почему мы верить вам должны?
— А ты красивый, — рассмеялась водяница. — И друг твой тоже!
Она указала назад, и Буян, оглянувшись, увидел, что водяницы совсем Мечислава в оборот взяли: одна впереди поперек седла сидит, другая за спиной пристроилась, третья вокруг бегает, местечко себе ищет, а две еще перед мордой коня его ссорятся, кому жеребца вести. Сам же Мечислав и не рад уж вроде, что столь мягок оказался, а поделать ничего не может. Русалки его то целуют, то слова шепчут ласковые, а он не ведает, куда глаза девать.
— Молод друг твой да совсем неопытен, не привык разговаривать с девушками, — молвила тихо старшая водяница. — Но не бойся за него —дуб вас велел целыми пропустить. Был бы он один, худо б ему пришлось, а так — что!..
Старшая водяница свистнула в два пальца так, что закачались ветки над головами всадников.
— Поворот река наша делает! — объявила она зычным голосом, — Как ни хороши добры молодцы, а пора прощаться с ними. Им прямая дороженька, а нам в правую сторону. Обнимите их, сестры, на прощание, чтоб долго не забывали встречу эту, — и в путь!
Три водяницы повисли разом на Мечиславе, причитая и прося задержаться хоть на миг, но вдругорядь прозвучал свист, и они спрыгнули наземь, помахали руками на прощание, убежали толпой, и из чащи леса зазвучали их голоса.
