Позже он задумается о том, что это было, когда достаточно убедится, в какой безумный порыв женщина втянула их обоих. Она не могла отправиться домой. И не из-за того, через что ей пришлось пройти… а из-за того, что она вынесла из своего испытания.
Когда женщина споткнулась и упала наземь, она ничего не сделала, чтобы защитить живот.
И, воистину, впиваясь ногтями в землю, она ползком продолжила двигаться вперед, но он больше не в силах был наблюдать за ее борьбой.
— Умерь свой пыл, — сказал он, поднимая ее с холодной травы. — Остановись сейчас же…
Она боролась с ним изо всех оставшихся сил, а затем обмякла в его объятиях. В этот краткий момент затишья между ними, ее дыхание тяжело вырывалось изо рта, а сердце колотилось так… что в лунном свете ему была видна ее трепещущаяся яремная вена, и он мог чувствовать гул в ее венах.
Несмотря на ее слабый голос, она твердо произнесла:
— Не возвращай меня обратно… не держи курс в том направлении. Не вези меня туда.
— Ты не в серьез так говоришь. — Он осторожно откинул волосы с ее лица и внезапно вспомнил, как в ее комнате обнаружил светлые прядки волос. Многое изменилось с тех пор, как она в последний раз сидела перед зеркалом и готовила себя ко сну в своем родовом поместье. — Тебе слишком многое пришлось пережить, чтобы ясно мыслить. Ты нуждаешься в отдыхе…
— Если вернешь меня обратно, то я снова сбегу. Не заставляй моего отца проходить через это.
— Ты должна вернуться домой…
— У меня нет дома. Больше нет и никогда не будет.
— Никто не узнает, что произошло. Это был не вампир, что помогло бы, поэтому никто никогда…
— Я ношу дитя симпата. — Ее взгляд стал холодным и жестким. — Моя жажда наступила в ту самую ночь, он услужил мне, и с тех пор у меня не было кровотечений, по женской части. Я ношу ребенка.
Выдох Дариуса громко прозвучал в тишине, вырвавшись облачком теплого дыхания в морозном воздухе. Что ж, это все меняло. Если вынашиваемое в ее чреве дитя появится на этот свет, была вероятность, что он мог сойти за вампира, но полукровки такого рода были непредсказуемы. Невозможно было определить равновесие генов, в какую чашу весов обеих сущностей они склонится.
Но, возможно, это был способ уговорить ее семью…
Женщина схватилась за лацканы его жесткого плаща.
— Оставь меня на солнце. Оставь меня умирать, я хочу этого. Я бы перерезала себе горло, если б могла, но у меня не хватит на это сил.
Дариус оглянулся на ожидавшего в экипаже Тормента. Махнув парню рукой, чтобы тот подошел, Дариус сказал женщине:
— Позволь мне переговорить с твоим отцом. Позволь подготовить почву.
— Он никогда не простит меня.
— В этом нет твоей вины.
— Вина не затруднительное положение, а результат, — мрачно ответила она.
Когда Тормент дематериализовался и принял форму перед ними, Дариус поднялся на ноги.
— Верни ее обратно в экипаж и езжайте к тому лагерю под деревьями. Я к ее отцу.
Тормент наклонился, неловко сгребая женщину в свои объятия и выпрямился. В крепких, но бережных руках парня, дочь Сампсона вернулась к тому вялому состоянию, которое у нее было в течение всей поездки домой: ее глаза были открытыми, но пустыми, голова откинута в сторону.
— Присмотри за ней, — сказал Дариус, поправив свободную ночную рубашку женщины плотнее к ее телу. — Я скоро вернусь.
— Не беспокойся, — ответил Тормент, шагая по траве.
Дариус мгновение смотрел им вслед, а затем растворился в ветре, снова принимая форму перед домом ее семьи. Он направился прямо к входной двери и привел в действие массивный дверной молоточек в виде львиной головы.
Когда дворецкий широко распахнул дверь, стало очевидно, что в особняке стряслось что-то ужасное. Он был бледным, как туман, руки дрожали.
— Господин! О, будьте благословенны, входите.
Дариус нахмурился, переступая через порог.
— Независимо от того, что…
Из кабинета вышел хозяин дома… а следом за ним симпат, сын которого был виновником сей трагедий.
— Что ты здесь делаешь? — потребовал Дариус у пожирателя грехов.
— Мой сын мертв. Ты убил его.
Дариус обнажил один из черных клинков, размещенных в нагрудных ножнах.
— Так и есть.
Симпат кивнул, не проявив, казалось ни малейшего беспокойства. Проклятая рептилия. Неужели они лишены даже родительских чувств?
— А девушка, — спросил пожиратель грехов. — Что с ней?
Дариус быстро представил в своей голове образ цветущей яблони. Симпаты могли считывать не только эмоции, а он обладал знаниями, которыми не намерен был делиться.
Он посмотрел на Сампсона, который, казалось, постарел на тысячу лет и без предисловий сказал:
— Она жива. Твоя кровная дочь… жива и в порядке.
Симпат направился к двери, его длинные одежды волочились по мраморному полу.
— Тогда мы имеем следующее. Мой сын мертв, и его род прерван.
Когда Сампсон закрыл лицо руками, Дариус последовал за пожирателем грехов, схватил его за руку и вытащил на улицу.
— Ты не должен был показываться здесь. Эта семья и так достаточно настрадалась.
— О, но я должен был. — Симпат улыбнулся. — Потери нужно переносить одинаково. Конечно, бьющееся сердце воина должно уважать эту истину.
— Ты ублюдок.
Пожиратель грехов поддался вперед.
— Предпочел бы, чтобы она у меня покончила с собой? Был другой путь, которым я и пошел.
— Она не заслужила подобного. Также как и остальные члены ее семьи.
— О, разве? Вполне возможно, что мой сын взял то, что она сама предложила…
Дариус обеими руками схватил симпата и развернув его, впечатал в одну из массивных колонн, поддерживающих здоровенный вес особняка.
— Я мог бы убить тебя прямо сейчас.
Пожиратель грехов снова улыбнулся.
— Мог бы? Сомневаюсь. Твоя честь не позволит тебе убить невинного, а я ничего плохого не сделал.
После этого пожиратель грехов материализовался из захвата Дариуса и принял форму на лужайке.
— Желаю этой женщине целую вечность страданий. Чтобы она жила долго и несла свое бремя без изящества. А сейчас я должен идти, чтобы позаботиться о теле своего мальчика.
Симпат исчез, как будто его никогда и не было… и тем не менее свидетельство его действий Дариус мог видеть через открытую дверь: хозяин огромного имения рыдал на плече у своего слуги, ища утешения друг у друга.
Дариус прошел через арку главного входа, и звук его шагов заставил главу семьи поднять голову.
