Грохот прозвучал на самом деле. Началось очередное извержение.
Глава десятая
Жизнь персонального охранника Фуруху становилась день ото дня все фантастичнее. Радостей, удовольствий, развлечений было хоть отбавляй, а работы – никакой. Во всяком случае поначалу. Случались утомительные разговоры со всякими занудами типа Свампа, только более скучными и еще менее приятными на вид. Бывали странные процедуры, когда его погружали в сильно пахнущие жидкости, светили прямо в глаза разноцветно мигающими фонариками, щекотно кололи тоненькими иголочками, после чего он обыкновенно засыпал. А очнуться случалось и в постели, и в собственной купальне и даже однажды за столом. Случалось, от всей этой гадости поташнивало, случалось, болела голова или появлялась ломота в суставах, но в целом, по молодости лет переносил он издевательства эти относительно легко и в себя приходил быстро.
Мало-помалу Фуруху начинал понимать, что его изучают, словно некий новый вид животного. Ведь он же какой-то необычный. Один носатый тип в ярко-желтом плаще еще в самый первый день спрашивал:
– Почему ты так точно запомнил слова бесноватого? Тебя кто-нибудь просил об этом? Тогда почему? Почему? – монотонно допытывался он. – Просто так не бывает! Говори, почему.
А Фуруху действительно запомнил просто так. Чего они все привязались? Ну, если до конца честно, он и сам понимал, что просто так ничего не бывает. Однако запоминание таинственных слов никак не зависело от его, Фуруху воли. И теперь – тоже: рассказать этим докучливым людям или не рассказать что-то новое о себе – зависело опять же не от его воли! А от чьей?!!
Когда до Фуруху дошел немудрящий смысл его собственного предположения, он чуть не закричал от страха. Ведь это же полнейшее сумасшествие. Ведь это же получается, что внутри него кто-то поселился. Как в бесноватых! Охранник султана тогда пошутил, общаясь с Фуруху через переговорник, а дело оказалось нешуточным. Видать, он и впрямь сделался бесноватым.
Позднее Фуруху успокоился. Догадался каким-то образом, смекнул, что все в действительности гораздо сложнее. И не разобравшись в главном, делать выводы и психовать – просто глупо. Особенно ясно это стало после самого ужасного случая, когда ради очередного эксперимента ему не давали есть и пить целых два дня. Или три. Он сбился со счету, потому что это было чудовищно. Фуруху и не знал, что человеку может быть так плохо! Ребята раньше рассказывали, а он не верил.
Он лежал скрючившись на полу, кусал ножки стола из твердой сарателлы и время от времени хрипел сквозь запекшиеся губы:
– Убейте меня! Убейте меня! Пожалуйста, убейте!
Больше он ничего сказать не мог. А эти кретины стояли вокруг суетились, цепляли что-то к рукам и к голове. Фуруху было наплевать на них. Он просто хотел умереть. Впервые в жизни.
Вернули его к нормальному состоянию довольно резко, с помощью какого-то укола, и, если он правильно понял, все это оказалось зря. Жестокий эксперимент не принес ничего нового этим «фэдерам».
Он не знал, кто такие фэдеры, но словечко это часто мелькало в разговорах, и про себя Фуруху именовал фэдерами всех своих мучителей. Надо же было как-то называть их. Поначалу, например, он придумал кличку «желтые» – по цвету этих ужасных блестящих плащей, в которые они вечно выряжались. Но желтыми были, как правило, те, что делали уколы и окунали его во всякую дрянь, а другие, которые любили поболтать по душам, чаще одевались в черное и облегающее, как Свамп.
Кстати, он уже очень много слов понимал в их языке, и не только в том, на котором говорили охранники, но и в другом, «макадрильском». Желтые заметили это и предложили черным не пытаться извлекать выгоду из необразованности подопытного, а наоборот – интенсивно обучать его, раз уж он такой способный.
Изучение языков было трудным, но интересным занятием. Фуруху в какой-то момент по-настоящему увлекся лингвистикой или филологией (в таких словах он еще путался пока). Так или иначе, ему особенно нравилось сопоставлять, как странно и даже смешно звучат одни и те же понятия в разных наречиях.
Наконец, когда первый этап языковой подготовки был пройден ему вручили специальный обруч, называемый гипноизлучателем и велели запоминать слова и грамматические правила, предварительно надев эту штуку на голову. Вот веселье-то началось! Словно какой-то псих внутри него думал в десять раз быстрее, чем это возможно. Опять Фуруху вспомнил про бесноватых. Но страшно уже не было. Было действительно весело. И очень интересно.
Гипнообруч у Фуруху не забирали даже на ночь, и, очевидно, заразившись от этих «фэдеров» духом экспериментаторства, он вначале попробовал с обручем есть. Появились новые вкусы! Потом – пить чорум. И это было потрясающее опьянение! Как любили говорить десятники, очумительный, ломовой кайф. Затем, не снимая чудодейственного прибора, он взял в руки гынду, на которой теперь сам умел играть. О! Фуруху изобразил такое «под чорум с обручем»!.. Птицы слетелись слушать! Возможно, впрочем, птицы ему и примерещились, но в любом случае, впечатление осталось очень яркое. И наконец, он рискнул не снимать обруча, когда остался ночью с женщиной. Вот что было по-настоящему неописуемо! «Ах, если бы еще второй обруч!» – мечтал Фуруху. И высказал свою оригинальную мысль очередной пришедшей к нему подруге. С этого все и началось.
Подруга была самкой фруктовика.
К этому моменту Фуруху давно перестал считать фруктовиков грязными, неопрятными и дикими. Брезгливость сменилась устойчивой симпатией. Он уже знал, что они практически во всем, как люди. То есть они и вправду люди, просто другой расы. Было теперь в лексиконе Фуруху и такое слово. И вот, пообщавшись уже с несколькими самками, а к тому же распознав среди «желтых» и «черных» нескольких переодетых самцов, он пришел к окончательному выводу: фруктовики – более высокоразвитая раса, чем люди планеты Моналои. Как ни дико казалось поначалу осознавать такое, двух мнений на этот счет быть уже не могло. Во всяком случае, у человека, мало-мальски разобравшегося в общей ситуации на планете. А когда разберешься мало-мальски, очень хочется разобраться и как следует. Очень – не то слово. Сильнее всего на свете хочется: сильнее, чем еды, чорума или женщин.
Впрочем, насчет еды, это он, конечно, загнул… Фуруху вспомнил, как грыз зубами сарателловые ножки и усомнился в неистребимости своей тяги к знаниям. Но… Ведь подобного выбора никто перед ним пока не ставил. И Фуруху рискнул поговорить всерьез. С кем? Понятно, с кем. С самкой фруктовика, точнее с пушистой девушкой, как он стал называть их теперь, отучая себя от грубого прозвища.
И не случайно именно ей он предложил раздобыть где-нибудь такой же, как у него гипноизлучатель, чтобы они могли одновременно и очень тонко чувствовать друг друга. Предложение это не могло не удивить своей необычностью и послужило хорошей затравкой для разговора.
В общем, Фуруху не обманулся в ожиданиях. Пушистая девушка оказалась хорошо образованной, как и большинство людей ее расы. Она знала невообразимо много интересного о других планетах, звездах, звездных скоплениях. Она прочла ему целую лекцию по астрономии и космонавтике. Потом перешли к делам земным, то есть моналойским. В истории родной планеты для Фуруху существовало изрядное количество белых пятен. И похоже было, что к некоторым из этих тайн не имеют доступа даже фруктовики. Во всяком случае, пушистая девушка оказалась не в курсе многих важных событий прошлого. Она, например, не знала, когда и откуда появились здесь первопоселенцы, а также, когда и зачем на смену старой, эмирской власти пришла новая, фэдерская. Но она достаточно подробно рассказала о самих фэдерах. Так называли в действительности лишь пятерых высших руководителей планеты. Фадер – по-шведски отец, фэдер – отцы, а все руководство и служба безопасности, как наверху, так и на местах, разговаривают именно на упрощенном шведском языке. Фуруху уже знал этот язык, но как-то слово «фэдеры», знакомое ему еще из моналойского, не соединилось в голове со своим изначальным смыслом. Бывает.
