Рхиоу оглядела окрестности. Примерно на полмили ниже и в миле к востоку от той скалы, на которой она стояла, Река падала с высоты величественным водопадом, который заставил бы, подумала Рхиоу, мучиться завистью современные ей речушки, такие, как Миссисипи или Янцзы. В ее собственном времени и мире Река превратилась в Гудзон, древний, широкий, спокойный. Сейчас же она обрушивалась стеной воды в полмили шириной с обрыва, которому в будущем предстояло стать континентальным шельфом. Рев падающей с высоты полутора миль воды был оглушающим. Пена кипела в гигантском котле у подножия обрыва; им начиналась цепь порогов и перекатов в пробитом Рекой каньоне, ведущем к туманному морю. Облако брызг, на которые разбивался поток при падении, было таким огромным, что постоянно висящая в нем радуга шириной не уступала острову Манхэттен.
Острову Манхэттен… Рхиоу оглянулась на север, и взгляд ее устремился вверх. Бесконечным векам предстояло изменить ландшафт, дрейф континентов должен был разорвать сушу на части. Куски земной коры выпячивались вверх, уходили вниз, становились морским дном, но на протяжении всех геологических эпох одна гора на побережье не сдавалась. Ее мощное основание, базальтовая глыба в десять квадратных миль сотрясалось землетрясениями, накренялась при образовании Северной Америки, вокруг нее громоздили валуны и гальку наступающие ледники, ее захлестывали воды таявших полярных ледяных шапок. В том мире, где сейчас находилась Рхиоу, ничего этого еще не случилось. И даже когда случится, жители Нью-Йорка будут помнить – не зная источника своих воспоминаний – и называть это место Скалой.
Рхиоу продолжала смотреть вверх. Она находилась совсем близко от подножия Горы и потому не могла видеть ее вершины. Невозможно было определить высоту этой великанши. Ее склоны, покрытые лесом, уходили ввысь, как стены, подпирающие небо на севере. Росшие здесь деревья со светлой корой, гиганты в несколько сотен футов обхватом, стали прародителями тех лесов, что покрывали равнину. Стройными рядами уходили они вверх по склонам, пока не сливались вдали в зеленое облако. Из этого облака там, где каменный пик начинал сужаться, вырывалась как бы стрела, ясно различимая даже на таком расстоянии: Дерево, самое древнее из всех и, как гласила легенда, самое первое.
Рхиоу с благоговением взирала на Дерево. Кто знает, возможно, когда-нибудь у нее появится время взобраться на Гору и взглянуть на эти ветви, посидеть в их тени, прислушаться к голосам, которые, если верить сказаниям, доносятся из великого зеленого безмолвия. Но не сейчас, а скорее всего и не в этой жизни; разве что, если повезет дойти до таких пределов в девятой жизни… И так находиться здесь было для Рхиоу опасно: никто не мог безнаказанно надолго покидать собственное время и пространство.
Впрочем, сейчас Рхиоу могла позволить себе насладиться видом Дерева и древнего Манхэттена – живой реальности, которой закованный в сталь и бетон остров ее мира служил всего лишь призрачным механическим отражением. То ли высокомерие, то ли какое-то смутное желание заставляло эххифов строить небоскребы, строить, не понимая, почему никакой результат не утоляет честолюбия, не осознавая, какое воспоминание они стремятся вновь вызвать к жизни. Эххифы пришли сюда недавно, они были еще совсем юным видом, когда мир изменился и холод и камень вытеснили тепло и изобилие тропического леса. В этом, конечно, была вина Одинокой Силы. Лишь самые древние легенды эххифов туманно говорили о трагически ошибочном выборе, сделанном в древности, о печали по безвозвратно утраченному, о Дереве…
Рхиоу вздохнула и отвернулась от зачарованной картины, которую разворачивал перед ней древний мир. Нужно было заняться тем, ради чего она сюда пришла, прежде чем пребывание в чужом времени и пространстве причинит ей вред.
Рхиоу бесшумно вернулась в полумрак под деревьями и двинулась к огромным скалам у подножия Горы. Мысль об Одинокой Силе заставила ее снова вспомнить об Арху.
Не приходится сомневаться в том, чей голос он слышал, по крайней мере сначала, – подумала она. Рхиоу всегда узнала бы его – голос, который разбудил ее сегодня утром, голос, который всегда обращался к магам от имени Вечных Сил, нашептывая им о великом искусстве и суровом испытании, а потом, если неофиту удавалось выжить, обучая магии и сообщая о поручениях. Согласно традиции, считалось, что говорившей была Храуа Молчаливая, дочь Иау, которой та поручила сотворение мира и надзор за тем, чтобы законы его не нарушались. Рхиоу никогда не подвергала это сомнению: голос, который она «слышала», имел «женские» интонации, а звучавший в нем юмор вполне соответствовал тем преданиям об удовольствии, которое получала Храуа от создания порядка из хаоса.
Однако вопрос все-таки оставался: кто разговаривал с Арху вторым? Прародительница имела и других дочерей; одна из них тоже занималась магией, и ее методы были странными, а намерения часто двусмысленными – и редко направленными к пользе конкретного мага…
Рхиоу подошла к осыпи, которая тянулась до самого подножия скалы. На деревьях, которые здесь росли, остались следы старых камнепадов, и среди опавшей хвои лежали валуны. Мягкий бурый ковер становился все тоньше, пока не переходил в голый камень. На верху склона, безмолвные и темные, зияли входы в пещеры.
Рхиоу поднялась по откосу, помедлила на засыпанной щебнем огромной каменной плите, служившей порогом, и заглянула внутрь. В пещере, по крайней мере поблизости от входа и там, где в неподвижном холодном воздухе висели базовые структуры нью-йоркских ворот – мерцающее переплетение струн и силовых линий, – было достаточно светло.
Рхиоу села на пол и стала просто смотреть на перебегающие по сети огоньки – так она делала всегда, попадая в пещеру. Одним из первых заданий, которые она получила, еще только осваивая магию, было запомнить, как выглядят эти паттерны. Во время испытания выяснилось, что Рхиоу обладает способностями именно к такому виду работы, и, чтобы развить ее талант, Вечные Силы приставили к ней старого Ффайрха. Она хорошо помнила, как в первый раз сидела здесь с ним, нетерпеливо – и от наслаждения своим могучим новым телом, и от желания запустить когти в пульсирующие энергией переплетения и попробовать что-то изменить в них, – перебирая лапами.
Ффайрх взглянул на нее насмешливо блеснувшими глазами, и Рхиоу замерла в неподвижности. Ффайрх в их родном мире ничем не выделялся – тощий черно-белый кот даже без почетных шрамов на морде, с искривленной задней лапой: когда-то его сбила машина. Здесь же тело отражало свойства души, и Ффайрх был огромным мохнатым зверем с клыками, каждый из которых был длиннее всего тела Рхиоу до ее преображения. Его величие подавляло, и досадливая усмешка в янтарных глазах, которая в окрестностях пути 116 нью-йоркского вокзала показалась бы всего лишь странной, здесь обретала опасное качество.
– Не торопись трогать их, – сказал Ффайрх. – Еще никто, путешествуя из мира в мир, не сумел найти такое время, когда здесь не было бы магической структуры, а подобные причинно-следственные заклинания означают присутствие Сил. Никто наверняка не знает, кто сплел эти сети. Может быть, сама Ааурх: они такие мощные… И к тому же такие древние и полные силы, что немного живые. Им приходится быть такими, чтобы заботиться о себе и защищаться от неправильного использования: маги ведь не могут все время следить за воротами. Впрочем, большую часть времени они все-таки следят: ты сама убедишься в этом за несколько ближайших жизней, если только Силы не отправят тебя на покой или если ты не сделаешь непоправимой ошибки…
