Она сделала попытку окончательно проснуться, решила повернуться в. постели и столкнулась с пугающей реальностью. Она не могла пошевелить ногами!
От страха у Габриэль перехватило дыхание. Она открыла глаза и поняла, что ощущала чуть брезживший свет нового дня. Она перевела взгляд на тень, загородившую, придавившую, державшую ее своим весом в заключении… Тень обдавала ее теплом своего дыхания.
Тень и теплое дыхание? Габриэль вновь чуть не задохнулась, полностью очнувшись от потрясшей ее действительности. Ей было жарко, потому что в этой душной каюте был кто-то еще! Ей было неудобно, потому что этот кто-то находился в ее постели! И этой тенью, загораживавшей ее… давившей на нее… державшей ее в заключении своим весом и дышавшей ей в лицо, был… был…
Габриэль вскочила с пронзительным воплем. В одно мгновение она оказалась на полу, потрясенно наблюдая, как человек, находившийся в ее постели, сел, а в его золотистых глазах появилась настороженность, когда он недовольным тоном спросил:
— В чем дело?
— В чем дело?!
Габриэль, мысленно проклиная его за способность каждый раз будоражить ее своим взглядом, воскликнула:
— Вы знаете, в чем дело! Что вы делаете в моей постели?
— В вашей постели?.. — Его волевое лицо потемнело. — Похоже, Габриэль, вы что-то путаете.
Габриэль… Она захлебнулась от злости. Будь ты проклят! Этот человек чуть ли не промурлыкал ее имя!
— Я не давала вам разрешения обращаться ко мне по имени, капитан!
Спустив ноги на пол, Рапас поднялся во весь свой огромный рост, тем самым как бы подчеркнув ее незначительность рядом с ним, чего она стерпеть не могла. Но Габриэль не желала сдавать позиции. Для нее очень мало значит, что белая широкая рубашка этого человека была расстегнута до половины груди, обнажая обилие мышц, покрытых темной растительностью, к чему все время был прикован ее взгляд. Она говорила себе, что безразлична к широко раскинувшимся плечам, длинным крепким ногам или мощным рукам, каким-то образом оставшимся в памяти на уровне подсознания. Не позволяла она себе признаться, что не может удержаться от желания изучить, рассмотреть его всего, от кончиков пальцев на ногах. Габриэль отметила, как ладно сидят на нем брюки, плотно облегавшие узкие бедра, чего раньше она не замечала, и поневоле оценила его длинные ноги, А что касается присущей мужчинам выпуклости, то она так отчетливо вырисовывалась в этих брюках…
Габриэль судорожно сглотнула и перевела взгляд, когда он застал врасплох ее своим ответом.
— О, разве вы не давали… Габриэль? Не давала чего? Ах!
— Нет!
Смущенная тем, что ее голос сорвался на писк, она прочистила горло, а затем повторила:
— Нет, я не позволяла вам называть меня по имени! Я также не давала вам разрешения пользоваться моей постелью, я…
Рапас неожиданно протянул сильную руку и привлек ее к себе. Она ужаснулась своей невозможности оказать хоть какое-то сопротивление, когда он наклонил голову и проговорил полу рычащим, полумурлыкающим голосом:
— Вы в этом уверены, Габриэль? Припомните, как повернулись ко мне, когда вам было плохо, как по дюйму приближались, все крепче прижимая меня к себе. Скажите, что не чувствовали абсолютного покоя, когда ваше тело так плотно прижалось ко мне, что даже дуновение не прошло бы между нами!
— Лжец! — Истощив свои силы и безуспешно пытаясь освободиться от него, она бросила: — Я была больна! Я не соображала, что делаю!
— Значит, вы все помните…
Габриэль инстинктивно уклонилась от ответа. Свежий мужской запах, и сейчас ощущаемый ею, будил неясные воспоминания, которые все еще ускользали от нее. Эти сильные руки, державшие ее так крепко, казались такими знакомыми. А эти теплые нежные ласковые губы… О Боже!
— Отпустите меня, животное… Рапас! Вас прозвали очень точно. Вы и есть хищник. Мужчина, который силой берет беззащитных женщин!
— Беру силой? — Полные губы, находившиеся так близко от нее, плотно сжались. — Кажется, ваша память работает выборочно. Вы предпочитаете забыть, как искали моего тепла и утешения, когда…
— Нет, не искала! Я не стала бы искать! Вы — негодяй… монстр… пират! Никакая слабость не заставит меня обратиться к вам по собственной воле! И не существует силы, способной заставить меня искать ваших прикосновений!
Губы Рапаса были всего в дюйме от нее, когда он произнес:
— Неужели вы так и не разобрались ни в чем за последние два дня? Ваши ноги, похоже, зажили слишком быстро, если вы могли забыть, что лишь высокомерие причинило вам такую боль!
— Вы причинили мне боль, похитив меня!
— Прошедшей ночью вы не обвиняли меня в этом, напротив…
— Лжец, лжец, лжец! — Она утратила самообладание как от слов Рапаса, так и от странных чувств, нахлынувших потоком, пока он держал ее, плотно прижав к своей мужской плоти. — Я повторяю: что бы вы ни сказали или сделали, я никогда, понимаете, никогда не стану чувствовать к вам что-либо, кроме отвращения!
— Осторожнее, Габриэль, с такими заявлениями.
— Ваши угрозы меня не страшат!
— А должны бы.
— Никогда!
Надеясь унять бушевавшие в ней чувства, Габриэль повторила с новым жаром:
— Вам никогда не удастся сделать так, чтобы я искала прикосновения ваших рук.
Рапас что-то тихо пророкотал, его губы порывисто прижались к ее устам, и она на какой-то миг лишилась чувств. Своим жарким поцелуем он буквально пожирал ее с такой силой, что не хватило воздуха в легких, и она задохнулась. Ни разу в жизни Габриэль не испытывала ничего подобного — он раскрыл ее губы своими и припал к ним с такой страстью, что глубоко в ней проснулось незнакомое томление, которое она не желала признавать.
Сопротивляясь изо всех сил, Габриэль в очередной раз осознала, что он очень сильный… слишком сильный. Она не смогла бороться бы с ним, хотя… И Габриэль перестала сопротивляться. Она обмякла в объятиях своего похитителя, заставив его отстраниться от нее и заглянуть в лицо. Тонкая улыбка Габриэль была холодна.
— Я сказала вам и повторяю еще раз: вы никогда не сможете сделать ничего, что заставило бы меня искать ваших ласк.
— Значит, вы предлагаете такие правила игры…
Чуть напугав девушку, капитан резким движением привлек ее к себе и приник к ее губам. Этот поцелуй был нежным и бережным. Его колдовские чары волнами разливались по ее телу, и чем глубже становился поцелуй, тем сильнее закипала в ней страсть. Он упивался сладостной прелестью ее, рта с такой чувственностью, что и она вдруг ощутила прилив запретного желания. Он наконец оторвал свои губы от ее уст, чтобы цепью поцелуев опоясать ее щеки, виски, мочки ушей, на которых задержался особенно долго. Габриэль лишь невероятным усилием воли смогла подавить ответный порыв. У нее перехватило дыхание, когда нежные мужские пальцы, лаская ее волосы, утонули в них. Запрокинув ее голову, он трепетными губами коснулся ее нежной девичьей шеи. Внешняя холодность, которую она выказывала ему, давалась ей ценой неимоверных усилий. Она готова была вот-вот сдаться, когда поток поцелуев неожиданно прервался, и Рапас внезапно отпустил ее, ошеломив окончательно.
