Условие полной конфиденциальности данной аудиенции является необходимым. Немедленный ответ жизненно важен. Мой человек получил соответствующую инструкцию и немедленно передаст Ваше послание мне.
Жду ответа с большим нетерпением.
Искренне Ваш, Жерар Луи Пуантро.
Хм-м-м…
Неожиданно Лафитт взглянул на посыльного Пуантро и увидел, что тот весь покрылся испариной, хотя погода для этого времени года была довольно прохладной. Он резко спросил:
— Какие инструкции дал тебе твой хозяин относительно моего ответа?
— Господин Пуантро приказал мне немедленно возвращаться с ним в Новый Орлеан.
— А что он сказал еще?
— Он сказал… — парень глубоко вздохнул, — что задержка может стоить мне жизни.
Так… Пуантро был в отчаянии. Совершенно очевидно, что слухи относительно пропажи его дочери соответствовали действительности. Брови Лафитта поднялись, пока он размышлял над этим. Разумеется, Пуантро едва ли подозревает его в похищении дочери. Любому очевидно, что Лафитту нет нужды осложнять свои и без того напряженные отношения с властями. Нет, Пуантро остро нуждался в его помощи.
Приняв моментальное решение, Лафитт сел за письменный стол. Он быстро набросал ответ на небольшом листке бумаги, положил записку в конверт и повернулся к ожидавшему посыльному:
— Отнеси это своему хозяину.
Разом оживший посыльный в момент испарился.
Габриэль с отвращением отодвинула поднос, который ей принесли несколько минут назад. Ее тошнило от одного вида этой еды. Кусок копчености, такой же, как и днем, дополнялся вареными бобами и тоненьким кусочком черствого хлеба. В монастыре никто никогда бы не решился предложить ей такой ужин. Увы, здесь не монастырь, и выбор прост: либо есть это, либо голодать. Габриэль предпочла бы остаться голодной, но после нескольких дней вынужденного поста аппетит ее так разыгрался, что она не могла его унять.
Девушка посмотрела в иллюминатор. Уже темнело, а проклятый Рапас все не появляется! Она запнулась на этой мысли. Конечно, он уже вернулся на корабль. Она слышала его голос. Этот низкий рокочущий командный тон невозможно было спутать с каким-либо другим. Она прислушивалась к его басу, который раздавался то на палубе над ней, то в коридоре, или во время оживленного разговора, когда он проходил мимо ее каюты. Габриэль, затаив дыхание, ждала его каждую минуту, но слышала только удаляющиеся шаги… И снова ждала…
Черт бы его побрал! Что это он задумал? Свести ее с ума ожиданием? Разве этот тип не знает, что из-за него она совершенно отрезана ото всех, что люди его нисколько не сочувствуют ей в этой плачевной ситуации, и, наконец, она мучительно хочет знать, что он собирается с ней делать.
Неожиданно ход ее возмущенных мыслей прервался. Конечно же, он все знает и отлично понимает, что делает. Он полностью контролирует ситуацию и стремится таким образом поставить ее на место. Он был карой, посланной на ее голову… гнусный тип… бессердечное животное.
Неожиданно раздались шаги за дверью. Услышав их, Габриэль затаила дыхание. Она увидела, как дернулась, а затем повернулась ручка, и дверь открылась. Рапас.
Ярость захлестнула Габриэль, когда она его увидела. Тысячу проклятий на его голову! Явился и стоит там, такой высокий, сильный и безжалостный, с черными блестящими волосами… с мужественным лицом без улыбки и пристальным взглядом… Свежая белая рубашка, наполовину расстегнутая, обнажает мускулистую грудь так, что буквально приковывает ее глаза и напоминает о прошлой ночи!
Он выглядит огромным! Кожа покрыта свежим загаром, а вид такой бодрый, будто морской ветер и дела, которыми он занимался в течение дня, придали ему новые силы!
Она же в этой узкой каюте, где нет ни глотка свежего воздуха, мало-помалу чахнет в этих старых обносках какого-то неизвестного негодяя. Да… чахнет! Набрав в легкие побольше воздуха, Габриэль едким тоном спросила:
— Как вы посмели?
Рапас сделал шаг в каюту и закрыл за собой дверь. Выражение его лица стало угрожающим.
— Как я посмел? Очень просто… что хочу, то и делаю.
— О, в этом я не сомневаюсь, капитан Рапас! — Тон ее был не менее вызывающим. — Вы позволяете себе все, что пожелаете, потому что вы — бессердечный негодяй, который под предлогом возмездия за воображаемые преступления способен совершить любую подлость!
— Воображаемые преступления? — Лицо Рапаса ожесточилось. — Не тешьте себя иллюзиями относительно отца. Впрочем, меня это не касается.
— Вот где собака зарыта! Не так ли? — Габриэль презрительно усмехнулась. — Вам безразличны все, кроме своей персоны и собственных удовольствий! Вы…
— Меня не интересует ваше мнение обо мне, Габриэль.
Она стиснула зубы, услышав из его уст свое имя. По спине Габриэль пробежала уже знакомая ей дрожь. Он сделал шаг ей навстречу, но тут же остановился, увидев на столе нетронутый поднос. Она заметила, как скривились его губы, когда он спросил:
— Почему вы не поели?
— Я не голодна.
— Вы ведете себя, как ребенок!
— Не хочу!
— Нет, голодны. Днем вы также оставили поднос нетронутым.
— Это донесли ваши шпионы?
— У меня нет необходимости иметь шпионов. Просто я должен знать все, что происходит на этом корабле. Вы при этом значите для меня не больше и не меньше, чем любая часть оснастки судна. Поскольку каждая деталь оснастки жизненно необходима для нормальной работы корабля, я забочусь о ее исправности. Именно по этой причине я не позволю вам истязать себя из ложного желания досадить мне!
— Досадить вам? Ошибаетесь, капитан. Это вы мастер досаждать. У меня этого и в мыслях не было.
— Тогда чего ради вы мучаете, себя?
— Это ваши выдумки!
— Вы отказываетесь есть!
— Я не голодна!
— Нет, голодны!
От скопившихся за день переживаний Габриэль потеряла остатки самообладания и, не раздумывая, рванулась к нему, чтобы обрушить свои кулаки на его обнаженную грудь, выкрикивая при этом с ожесточением:
— Повторяю вам, я не голодна! Не голодна! Не голодна!
Она продолжала кричать, когда сильные руки Рапаса, обвившись вокруг нее, заключили в объятия этот сгусток нервов и злости. Она билась и яростно визжала, а он крепко держал ее, не давая вырваться.
Она не смогла бы точно сказать, когда вся ее ярость куда-то ушла, а крики обернулись рыданиями. Руки, неистово бившие Рапаса, ослабли и ухватились за его чертову белую рубашку, от которой она не могла оторвать глаз. Она не очень представляла, когда жесткие объятия капитана стали мягкими, а мягкость переросла в нежность. Она слышала только, каким ласковым и успокаивающим стал недавно еще резкий и холодный голос Рапаса, шептавшего:
