Он исчез в одно мгновение, оставив Габриэль в полной растерянности. Роган понимал, что впервые в жизни он спасовал перед лицом опасности.
Рубин и кобальт витражей, запах горящих свечей, благостные лица святых, мир и покой над всем… Кафедральный собор был пуст, скамьи красного дерева свободны, кроме двух мест…
Клариса застыла, преклонив голову, только ее губы беззвучно творили молитву… Сидящий рядом с ней Пьер тоже молчал, но не молитвой были заняты его мысли — он наблюдал за Кларисой и не мог оторвать взор от ее несравненной красоты. Головка с искусно уложенными светлыми волосами, покрытая черными кружевами, напомнила ему виденные в Европе картины великих мастеров. Припомнился также момент, когда Клариса появилась на улице перед заведением мадам, где он ждал ее в коляске. Пьер прежде никогда не видел Кларису такой: одетая в строгое темное платье с высоким воротником и в изящной мантилье, каким-то образом подчеркивавшей невинность ее души, она вызвала в нем чувства, каких раньше он никогда не испытывал.
Клариса Бушар… куртизанка? Non. Он всегда знал, что под маской, которую Клариса выставляла напоказ обществу, скрывается ее подлинное лицо. Он чувствовал, что настоящей Кларисы ее профессия не коснулась.
Тем не менее Пьер не представлял, как глубоко будет тронуто его сердце, когда эта женщина окончательно раскроется перед ним и ему выпадет счастье познать ее до конца.
Пьер опустился на колени рядом с Кларисой. Она вовсе не стремилась к тому, чтобы он сопровождал ее в собор. По известной причине она боялась за мужчину, которого любила. Клариса не хотела, чтобы Пьер находился рядом, когда она будет молиться за своего любимого, но в нем проснулась знакомая ревность, когда он посмотрел ей в глаза и все в них прочел.
Однако ревность делала Пьера все более решительным. Он знал, что нужен в данный момент Кларисе — понимала она это или нет. И он намерен был доказать ей это. Он убедит ее в своей любви так, как не могут передать никакие слова, и будет надеяться, что в один прекрасный день она полюбит его, как никогда не любила этого неизвестного мужчину.
Клариса подняла глаза. Ее щеки были мокрыми от слез. Сострадание охватило Пьера, и его рука крепко прижала ее к себе…
В этот момент он произносил свою безмолвную молитву.
— Я не знаю такого человека.
Несколько коротких фраз, произнесенных Лафиттом по-английски с сильным акцентом, повисли в тишине. Пуантро молча разглядывал на удивление молодого француза. Лафитт, сидя напротив него на стуле, обтянутом роскошной материей, с хрустальным бокалом у рта, являл собой воплощение европейской элегантности, что невозможно было отрицать. Пуантро понимал, что весь этот блеск был рассчитан на то, чтобы подчеркнуть его собственный неряшливый вид.
Терпение Пуантро было на пределе. Он скоро понял, что Лафитт дурачит его якобы любезной встречей. Забота слуг Лафитта о комфорте высокого гостя, бокал, который уже дважды был наполнен коньяком, несколько смен подносов с соблазнительными деликатесами — все было рассчитано, чтобы попусту тянуть время и заставить его поволноваться. Таким образом Лафитт избавил себя от необходимости что-либо говорить, оттягивая время и точно контролируя ситуацию. Не будь поставлено на карту благополучие Габриэль, Пуантро, без сомнения, выплеснул бы этот выдержанный коньяк в самодовольное лицо француза. Но поскольку дела обстояли таким образом…
Пуантро выдавил улыбку.
— Как я уже упоминал в своем письме, дружеские отношения с губернатором Клейборном вынуждали меня в прошлом отстраняться от ваших дел в Новом Орлеане. Эта связь требовала придерживаться линии поведения губернатора применительно ко всему, что происходило в заливе Баратария.
Пуантро сделал паузу, готовясь к прямой атаке.
— Однако если в прошлом моим правилом было придерживаться одних взглядов с губернатором, то теперь я хотел бы сделать вам предложение, которое было бы выгодно нам обоим.
— Вы уже сообщали об этом в своем письме, monsieur.
Пуантро заметил, что тепла в улыбке Лафитта поубавилось.
— Все это я понял из того, что вы говорили по прибытии. Однако мой ответ остается тем же. Я не знаю капитана Рогана Уитни, о котором вы здесь упомянули. Насколько мне известно, человека с таким именем на Гранде-Терре нет.
Улыбка застыла на лице Пуантро.
— Я пришел сюда, monsieur, с добрыми намерениями и с солидным предложением.
Лафитт немного помолчал, а затем произнес:
— Я очень надеюсь, что дочь будет благополучно возвращена вам, но помочь отыскать похитителя не могу.
Стараясь справиться с паникой, медленно нараставшей от мысли, что Лафитт вполне может отказать ему, Пуантро отпил немного ароматного напитка из своего бокала, а затем ответил:
— Я и не допускал предположения, что вы можете быть осведомлены о местопребывании моей дочери. Ничего подобного! Но я не сомневаюсь, что при вашем особом положении вы единственный человек, который может помочь обнаружить капитана Уитни и тем самым способствовать возвращению дочери ко мне. Я готов заплатить за это любую, даже немыслимую сумму.
— Ваши разговоры о немыслимых суммах и солидных предложениях не представляют для меня интереса.
Поняв, что разговор неожиданно быстро подошел к концу, Пуантро отбросил все уловки и резко прохрипел:
— Буду говорить откровенно, господин Лафитт! Я прекрасно понимаю, что нет такого денежного вознаграждения, которое могло бы послужить для вас искушением и побудить пойти на сотрудничество со мной, самым злостным вашим гонителем в Новом Орлеане, постоянно настаивавшим на вашем аресте и осуждении по обвинению в пиратстве и убийствах людей! Я не сомневаюсь, что вы прекрасно осведомлены о моей деятельности в прошлом! Но так же, как прежде осуждал вас, теперь я гарантирую поддержку во всем, если вы сейчас окажете мне помощь.
Руки его так тряслись от возбуждения, что он вынужден был поставить бокал на стол. После этого Пуантро взглянул на Лафитта:
— Чтобы окончательно внести ясность, мое предложение заключается в следующем: если вы оказываете поддержку в благополучном возвращении моей дочери, я гарантирую, что губернатор забудет все обвинения против вас и вашего брата и больше не будет выступать против вашей деятельности.
Все более и более озлобляясь против француза, видя, как тот, высоко подняв свои черные брови, открыто демонстрирует скептицизм, Пуантро просто кипел от злости, наконец Лафитт ответил:
— По-моему, вы обещаете то, чего не в силах сделать.
— Я могу это.
— Вы только так говорите.
— Вы ставите мои слова под сомнение, monsieur?
Лицо Лафитта окаменело:
— А если — да?
Слишком разъяренный, чтобы быть осторожным, Пуантро рявкнул:
— Только дурак может сомневаться в том, что говорит Пуантро!
