— Пьер… — Голос Кларисы сорвался на всхлип. — Роган любит Габриэль так, как он никогда не любил меня, но… я отчаянно хочу, чтобы он выжил и был счастлив. Понимаете, сознание того, что Роган счастлив, придаст мне радости, которой в противном случае я буду лишена. Он не должен умереть!
— Клариса!
Его карие глаза увлажнились, когда он подошел к ней ближе. Клариса чувствовала, что от него исходят тепло и любовь, когда он продолжил:
— Я понимаю, я так хорошо понимаю вас.
— Я бы хотела…
Прошло достаточно времени, прежде чем Пьер ответил:
— Я бы хотел тоже.
Не закончив фразы, он взял Кларису под руку и спустился с ней в холл.
Завершив обработку раны Рогана, доктор Торо отошел на шаг от кровати и, нарушив тишину, впервые обратился к Габриэль:
— Что ж, я сделал все, что мог. — Выражение его лица было бесстрастным, и он с очевидной неохотой продолжал: — Поскольку этот человек ясно выразил желание именно вас видеть подле себя в самый критический момент, то вам я и сообщу мое заключение.
Доктор Торо испытующе посмотрел на бледное лицо Габриэль. Он заметил, как она, колеблясь, поднялась со стула, на котором сидела все то долгое время, пока врач обрабатывал рану, и выпустила из своих рук ладонь Рогана. Габриэль медленно подошла к нему.
Помолчав мгновение, доктор сухо спросил:
— Вы готовы услышать правду?
Габриэль кивнула.
— Прежде чем я сделаю что-либо еще, буду абсолютно откровенен с вами. — Доктор помолчал, черты его лица несколько заострились. — Мое отношение к вашему отцу расходится с общепринятым в новоорлеанском обществе. Мое мнение об этом человеке очень сильно пошатнулось, когда меня вызывали лечить жертв его порочных сексуальных наклонностей в домах, подобных этому. Признаюсь, я не очень удобно чувствую себя, обсуждая состояние пациента именно с вами — из-за ваших отношений с господином Пуантро и из-за вашего похищения. Но, поскольку не в моих правилах противоречить желаниям пациентов, а капитан Уитни ясно выразил свою волю, я могу только надеяться, что не совершаю ошибки, вручая вам его жизнь.
Габриэль мягко ответила на это:
— Нет, не совершаете.
На лице доктора все еще было написано сомнение, и он начал достаточно осторожно:
— Сейчас наибольшую опасность для капитана Уитни представляет не его рана…
Заметив очевидное непонимание на лице Габриэль, он добавил:
— Капитан Уитни потерял очень много крови. Долгая транспортировка сюда с места, где он был ранен, запоздалая медицинская помощь… Рана перестала кровоточить в то время, когда я пришел, — это плохой признак.
— Плохой признак?
— Мадемуазель… — Доктор сделал паузу. — Капитан Уитни находится в критическом состоянии.
От этих слов у нее закружилась голова, она покачнулась и судорожно глотнула воздух,
— А его рана?..
— Каким-то чудом пуля не задела жизненно важные органы и прошла мимо.
— Это значит?..
— Это значит, мадемуазель, что если капитан переживет огромную потерю крови, то у него есть шанс выжить!
Габриэль повернулась в сторону недвижимо лежащего Рогана. Его лицо приобрело землистый оттенок. По ее спине прошел озноб.
— Что я могу для него сделать? — Она снова всхлипнула, а потом подняла голову с возросшей решимостью. — Он не может умереть, доктор.
— Увы, мадемуазель, может… Он может умереть.
Габриэль, с трудом переведя дыхание, посмотрела в сторону Рогана.
Неожиданно рука доктора сжала локоть Габриэль. Сочувствие смягчило его взгляд, а в голосе зазвучали живые, теплые нотки.
— Извините, мадемуазель Дюбэй. Я был намеренно жесток. — Он примиряюще улыбнулся. — Я не чувствовал себя спокойно при мысли, что оставляю моего пациента в руках дочери Жерара Пуантро. Но в конце концов я убедился в том, что, сколько бы Уитни ни страдал от бесчестья Пуантро, под вашим покровительством он находится в полной безопасности.
Доктор помолчал. Пожав ей руку, он отпустил ее и продолжал:
— Правда состоит в том, мадемуазель, что капитан Уитни обладает огромной жизненной силой, у него крепкое телосложение и, что немаловажно, он прекрасно физически развит. Но я сделал все, что мог. Остальное зависит от него. Если он переживет сегодняшнюю ночь, если его сердце не остановится от потери крови — он будет жить.
— Но…
— Мадемуазель Дюбэй… Габриэль… повторяю, остальное — за ним. Я вернусь завтра утром.
Он вышел, оставив ее недвижимой. Слова доктора эхом отдавались в ее голове… …Остальное — за ним.
— Морские права нашей великой нации грубо попираются! Великобритания снимает наших моряков с кораблей и заставляет их переходить на службу в британский флот. Таким образом мы потеряли уже восемь тысяч человек, и это число будет расти! Наши корабли подвергаются незаконным захватам! Продолжаются неожиданные атаки на наши мирные торговые суда! Нас унижают, попирая наши суверенные права, и мы не можем дать достойного ответа! Как долго это будет продолжаться? Надо объявлять войну!
Крики согласия эхом прокатились по набитому людьми залу в кофейном домике Дюваля. Молодые новоорлеанские смутьяны заполнили его, выражая недовольство отношениями своей страны с бывшей метрополией. Сидя за столиком недалеко от молодых людей, Жерар Пуантро улыбался про себя. Его окружали друзья. Когда похитили Габриэль, он оторвался от этого мира небогатых дворян и купцов, собиравшихся здесь, чтобы обсудить последние политические новости. Он инстинктивно чувствовал, что лучшего времени для возвращения в этот круг у него не будет.
Поаплодировав молодому Марселю Нотуару, спустившемуся с импровизированной трибуны, чтобы выслушать поздравления друзей, Пуантро переключился на дискуссию, которая разворачивалась вокруг него.
— Молодой Марсель прав! Пора положить конец подобным нападениям! Мы должны что-то предпринять. Может, составить петицию, подписанную наиболее влиятельными людьми Луизианы…
— Петиции будет недостаточно! Надо отправить в конгресс делегацию! Это произведет больший эффект!
— Пустая трата времени!
— Нет!
— Да!
Препирательства продолжались, становясь все громче и вовлекая сидящих за соседними столиками. Однако мысли Пуантро были заняты совсем иным. Когда же наконец прозвучит новость о попытке побега из тюрьмы? Чем вызвана задержка? Может, что-то сорвалось?
Он поежился в своем кресле, не в силах скрыть охватившее его беспокойство. Поднеся чашечку к губам, он автоматически выпил ее до дна. С отсутствующим выражением лица заказал официанту еще одну. Он уже разыграл роль участника дискуссии, явившись сюда, и теперь целиком погрузился в тревожное ожидание исхода своей хитроумной операции.
