Глава 17,
в которой Йоргена ругают, моют и стригут, а Кальпурций Тиилл расстраивается
И видит: замок на скалах
Зубчаты стены возвышает.
А. С. Пушкин
По дороге на Перцау Йорген, себе на горе, проговорился друзьям о своих снах…
На долгом привале, когда палящее полуденное солнце вынудило путников укрыться под сенью невысокого, корявого, зато раскидистого дерева, выросшего у дороги на северной оконечности Рогаровых трясин, ланцтрегер от нечего делать принялся пересказывать последний кошмар про усохших мертвецов и светлых тварей. В свете дня он уже не воспринимался как совершенно невыносимый, кое-какие моменты даже казались забавными. Особенно веселился хейлиг Мельхиор, услышав, за какие именно грехи Девы из сна сочли Йоргена недостойным дивного Регендала.
Не веселился Черный Легивар. Он вдруг насторожился.
– Так-так… Значит, тебе снился навоз и проснулся ты по уши в навозе… Интересное совпадение…
– Я думаю, тут не было совпадения, – возразил Йорген. – Во сне я ощутил на себе навоз, почувствовал его запах, вот он и приснился. Ведь со снегом и водой то же самое было…
– КАК?!! – вскакивая на ноги, завопил маг. – Ты видел во сне и снег, и воду?! И до сих пор молчал?!
Йорген, удивленный бурной реакцией мага, непонимающе пожал плечами:
– Ну да, неинтересные были сны, я и не стал рассказывать. А что такого? Обычное дело: если холодно спящему, ему снится снег, жарко – огонь. Что снаружи, то и на уме… Разве у тебя так не случается?
Он не сомневался, что маг ответит радостно: «Да-да, конечно, бывает, о чем разговор!» – и даст наконец закончить рассказ. Но маг смерил его ледяным взглядом.
– А тебе не приходило в голову, неуч несчастный, что все могло быть наоборот: что в твоем извращенном уме, то и снаружи?!
Пару минут все сидели молча – слова мага требовалось для начала осмыслить. Потом «виновник торжества» осторожно уточнил:
– Ты хочешь сказать, что мои сновидения каким-то образом становились явью?! Да ну… Что за вздор! Если бы колдовал я, у меня руки каждый раз делались бы прозрачными, сам знаешь. И вообще, это какую же силу надо иметь, чтобы наколдовать всякое разное, даже не проснувшись! Мне таких высот в жизни не достигнуть!
– Как раз в этом никто и не сомневается, – ворчливо откликнулся бакалавр (хотя Йорген втайне робко надеялся услышать: «Напрасно ты себя недооцениваешь, тебе суждено стать великим магом»). – Безусловно, то были спонтанные чары, но питались они твоими снами. И ты обязан был нам об этом сообщить, чтобы не подвергать ненужным страданиям. Столько мук из-за тебя приняли!.. – Тут он добавил еще несколько слов; мы не станем их здесь приводить, чтобы не выставлять Легивара Черного в невыгодном свете. Уточним лишь, что Девы Небесные подобных выражений не одобрили бы, а суть их сводилась к тому, что ланцтрегер Эрцхольм создание не умное.
Вопреки опасениям Кальпурция Тиилла, Йорген и в этот раз обижаться на Легивара не стал. Причиной тому было его воспитание. Юный фон Раух с детства и на всю жизнь усвоил: любой учитель или наставник имеет полное право не только всячески оскорблять своего ученика словесно, но при желании даже бить. Целый год Черный Легивар читал в академии лекции студиозусам-первогодкам, поэтому Йорген легко и без обид стерпел бы от него то, за что кого другого и убить мог.
Но очень расстроился Мельхиор:
– Господин маг, пожалуйста! Не следует так страшно ругать господина ланцтрегера Йоргена! Ведь он не мог знать… Никто не мог знать! Мне тоже часто снится разное… Снег, когда холодно…
– Этого неуча целый год героически терпели в лучшей Академии тайных наук! Он должен был научиться мыслить, как маг, а не как простой обыватель с улицы белошвеек… ну или там страж какой-то! – поправился бакалавр, сообразив, что на «простого обывателя» начальник Ночной стражи королевства все-таки не тянет. – Если бы он сразу сказал…
– Что бы ты тогда со мной сделал? – вяло попытался защититься Йорген, он считал, что ругают его совершенно справедливо, потому что огонь ему тоже снится часто, и счастье, что не привиделся на этот раз… – На улицу бы выгнал ночевать? К шторбам и голодным вервольфам?
– К лошадям! – огрызнулся маг. – Конюшня защищена слабее жилого помещения, тебе в ней было бы самое место.
– Вот спасибо! Наконец-то и для меня, бедного, место нашлось! – молвил с горечью ланцтрегер Эрцхольм. – А ты, ученый наш друг Легивар, чем браниться понапрасну, лучше объяснил бы всем нам, почему именно мои сны вдруг стали воплощаться в жизнь? Не твои, не Тиилла, не Хенсхена? Чем я такой особенный?
– Вот-вот, – подхватил Кальпурций. Его раздражал не столько резкий тон Легивара, к которому все давно успели привыкнуть, сколько та покорность, с которой Йорген выслушивал все его колкости и насмешки.
Силониец считал, что прежние отношения между ланцтрегером и магом, основанные не на новой, возникшей за последние месяцы дружбе, а на старой взаимной неприязни, были более здоровыми. Разве год назад, во время их первого совместного похода, стал бы Йорген терпеть такое обращение? Нет, он ответил бы так, что у бакалавра надолго пропало бы желание его задевать. А теперь он проглатывает обиду за обидой, и маг пользуется этим, ведет себя все более и более нагло. Пожалуй, Кальпурций сам поставил бы его на место, но пока не был уверен, стоит ли вмешиваться и затевать ссору в тот момент, когда они должны быть едины ради высшей цели.
– Объясни, будь добр! Ведь ты у нас выдающийся теоретик!
Но маг, увы, никаких объяснений дать не мог, поэтому лишь проворчал неразборчиво о дурной смешанной крови и влиянии Тьмы, и тема, к большому облегчению Йоргена, на том была исчерпана.
Город Перцау был красивым и большим, особенно по меркам здешних болот. Тянулись кварталы высоких каменных домов под черепичными крышами, сбегали к морю мощеные улицы, все было чисто, опрятно, добротно, и казалось, не бестолковому махтлагу Моосмоору город принадлежал, а совсем другой жизни. Здесь даже воздух был иным, после затхлых болотных испарений так приятно было вдохнуть полной грудью свежий соленый бриз холодного Нифльгардского залива.
Замок же Перцау оказался на удивление невелик – вполовину меньше, чем старая резиденция фон Лерхе в Эрнау. И выстроен он был иначе: без внешних стен и внутренних построек. На высоченной скале, круто обрывающейся к морю, громоздилась единственная массивная, плосковерхая башня. И выше этой постройки лишь чайки летали да плыли к востоку розовые облака.
Запрокинув головы, смотрели путники на этакое величие, постепенно осознавали, что туда, наверх, им придется как-то лезть, и от этого становилось страшно.
– А не лучше ли нам переночевать внизу? – робко предложил Кальпурций Тиилл. – Наверняка в этом славном городе отыщется неплохой гостиный двор. Так зачем же беспокоить почтенных домочадцев господина махтлагенара столь поздним визитом?
