– И темные твари? – В голосе юного хейлига звучала надежда. – Они тоже?
– Нет, – ответил Йорген с большой убежденностью. – Они не исчезнут, не рассчитывай.
– Почему? – разочарованно протянул Мельхиор.
– Потому что они заводятся от грехов человеческих! – Йорген недоумевал, как лицо духовного звания может не знать ответа на такой простой вопрос. – Людей боги нарочно создали таким образом, чтобы те постоянно грешили. Выходит, пока мы есть на свете, и твари никуда не денутся. Это не я придумал, это в ваших же храмах так рассказывают. Тебя не учили разве?
Тонкие брови юноши поползли вверх и встали удивленным домиком.
– В наших храмах рассказывают, будто Девы Небесные нарочно создали людей грешниками, плодящими темных тварей?! Ваша милость, вы такое сами слышали? Вы уверены, что это был именно наш, праведный храм, а не новый, еретический?
– Убежден! В ту далекую пору, когда мне посчастливилось оказаться на проповеди, Тьма стояла в самом разгаре и никакой ереси еще в помине не было.
– А-а! – с большим облегчением вздохнул хейлиг. – Мне кажется, ваша милость, по молодости лет вы не совсем верно истолковали слова священного писания. Люди, несомненно, склонны грешить, но отнюдь не по замыслу Дев Небесных, а исключительно происками мрачного Хольгарда, вросшего своими погаными щупальцами в мир. А Девы, наоборот, денно и нощно радеют, чтобы отвратить род людской от греха.
– Да? – переспросил ланцтрегер с подозрением, ему казалось, в детстве он слышал что-то другое. Или вправду не так истолковал? Священное писание – штука хитрая, не всем дано постичь, а Мельхиор – ученый-хейлиг, ему лучше знать, как там на самом деле было с богами и людьми. – Ну Хольгард так Хольгард, спорить не стану. Так даже лучше.
– Лучше? Почему? – не понял Мельхиор.
– Потому что нам сейчас особенно важно, чтобы люди не переставали грешить. И на мрачный Хольгард у меня в этом плане куда больше надежды, чем на дивный Регендал!
О как сказал! Хоть сейчас в придворную канцелярию зачисляй! Они все там разговаривают не по-человечески: «в плане», «в прожекте», «подателю сего», «сим удостоверяю», «в связи с вышеизложенным переходим к нижеследующему» и в таком духе.
Больше спутники в тот день богословских бесед не затевали и вообще говорили мало. Каждый молчал о своем.
Йорген вспоминал детство.
Хейлиг Мельхиор углубился в раздумья о греховной человеческой природе: какое-то странное беспокойство породили в душе слова ланцтрегера. Его-то он поспешил переубедить, но сам вдруг впал в странные, на грани ереси, сомнения: что, если верным является именно толкование Йоргена? Ведь известно: когда невинное дитя впервые ступает под своды храма, ему может открыться Священная Истина. «Боги нарочно создали людей таким образом, чтобы те постоянно грешили…» Как жутко и с какой внутренней убежденностью высказался господин Йорген, бесконечно далекий от богословия! Разве мог человек, будучи ребенком, сам измыслить подобное? Нет, не мог! Значит ли это, что ему было откровение?!
Бедный юноша пребывал в полном смятении от таких каверзных мыслей. Единственное, что его немного утешало, это то, что Йорген фон Раух был человеком лишь наполовину, вторая часть его существа принадлежала Тьме. Возможно, именно она постаралась извратить смысл того, что услышал бедный ребенок из уст хейлига, читавшего проповедь? Только на это и оставалось надеяться. Очень тревожно и смутно было на душе.
Магу Легивару было не легче. Мысль о том, что в их неопытных руках сосредоточена мощь сильнейших магических артефактов, к коим и величайшие из великих прикасаются не без внутреннего трепета, душу как-то не грела. Кошмарный Жезл Вашшаравы, непредсказуемый «Алмазный агнец», да еще яйцо это дурацкое в придачу! Уж его-то можно было оставить в замке, в каком-нибудь надежном тайнике! Нет, Йорген фон Раух уперся рогом: «Пока я жив, этой пакости в наших землях не бывать!» Да надолго ли ты жив останешься, таская за собой по свету целое магическое хозяйство, коим совершенно не умеешь управлять? То-то! Тьфу-тьфу, не накликать…
Зато Кальпурций из славного рода Тииллов был чужд сомнений и тревог, напротив, пребывал в настроении самом радужном. Потому что умел ценить красоту, а ее в окружающем мире прибавлялось с каждым днем. Удивительно живописным краем оказался Норвальд.
Сухая песчаная дорога шла корабельным лесом. По обе ее стороны вставали ряды седых сосен с безупречно прямыми янтарными стволами. Непролазного кустарника, заполонившего леса Моосмоора, здесь не росло, лишь кое-где между деревьями водилась малина, хорошая и спелая. Рядом виднелись медвежьи следы. Кабанов, судя по количеству их орешков, здесь тоже водилось изрядно («Угу, – мрачновато подтвердил Йорген, «великий охотник поневоле», – и Тьма их не взяла, окаянных!»). В теплом воздухе разливался густой запах смолы и северных трав, коим силониец не знал названий, но решил, что их можно есть. Что ж, лошади были с ним согласны, Йорген фон Раух – нет. Мерный перестук разносился над лесом – это трудились дятлы. Мелкие птахи щебетали в высоких кронах. Под копытами коней приятно похрустывали шишки. Такая безмятежная благодать царила кругом – даже не верилось, что еще недавно по этим землям гуляли орды Тьмы.
– Ну да! Это тебе сейчас, днем не верится. Посмотрим, что ты скажешь ближе к ночи.
Глава 20,
повествующая о том, что потерять можно что угодно, даже бочку на сорок ведер, а многотысячная армия всегда оставляет следы
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Одно кладбище
Не пустеет, не молчит.
А. С. Пушкин
Ночи ждать не пришлось. Идиллия разрушилась гораздо раньше.
Когда-то это лесное селение называлось Вольфшпур – «Волчий след»… Вообще-то людям следовало трижды подумать, прежде чем нарекать родное село подобным образом. Известно ведь, что у слов есть своя тайная сила, они могут быть опасны. Особенно в темные времена, когда Зло лезет в мир из всех щелей, ищет любую лазейку. Тогда одно неосторожное слово может накликать большую беду.
Случалось такое, что вервольфами становились жители целых деревень, поголовно от мала до велика. Редко, но случалось – в голой степи, на морском взморье или среди южных оливковых рощ. Только не в лесном Норвальде, где людям эта напасть знакома была издревле, где жили с ней бок о бок, должно быть, еще с прошлой Тьмы, и умели держать ее в узде.
Шел не первый и даже не второй – третий год Тьмы! Уже остановлен был ее самый страшный прорыв под Феннами – победа, за которую нифлунги заплатили жизнями своих детей. Люди давно научились справляться с куда более страшным врагом, чем простые вервольфы. И ладно бы где-нибудь в дальней приграничной глуши беда стряслась – это еще можно было бы понять. Но чтобы в самом центре ландлага, всего-то в трех лигах от охотничьего замка господ, все население большого придорожного села ухитрилось заразиться оборотничеством – такого не ждал никто.
