Она улыбнулась мягко и мило:
– Ну что ты, конечно же нет. Мама считает, это было бы неразумным. Тебе придется ехать одному.
Тогда, ослепленный радостью предстоящего отцовства, он не стал задаваться вопросом: почему ребенок, с которым они собирались подождать, пока не отступит новая беда, был зачат так неожиданно, будто Гедвиг Нахтигаль была глупой девчонкой с улицы, а не ученой ведьмой-повитухой?
Теперь он знал ответ, будто нашептал кто-то в левое ухо. Не будучи уверенной в себе самой, Гедвиг стремилась накрепко привязать себя к дому. Легко быть верной женой, когда тот, кого ты действительно любишь, далеко и много дней пути разделяют вас. А если он будет рядом? Там, в скалах Хагашшая, боги приняли ее жертву, и Йорген остался жив. Но если клятва будет нарушена, вольно или даже невольно, боги могут передумать. Не покой мужа и даже не здоровье будущего ребенка оберегала ведьма, отказываясь от путешествия, – она спасала жизнь любимого.
Нет, ни на миг не усомнился Кальпурций Тиилл ни в благородстве Йоргена, ни в верности Гедвиг супружеским обетам. Он твердо знал: друг его не предаст, жена ему не изменит, как бы сильно эти двое ни любили друг друга, как бы близко друг к другу ни оказались… Но ведь Гедвиг даже думать о Йоргене не должна, вот что самое ужасное! Вот для чего ей нужен был ребенок – чтобы не думать!
…От таких мыслей хотелось выть. Он никого не винил – только себя. Он чувствовал себя вором, укравшим чужое счастье. Зачем он встретил Гедвиг, зачем полюбил? Зачем поставил перед выбором, кого следует любить ей, а Йоргену навязал другую невесту, вдобавок неверную?! Зачем он вообще родился на свет, без него всем было бы легче! Ведь даже если ему суждено погибнуть на костре или сложить голову в Мольце, это уже ничего не изменит. Йорген и Гедвиг не смогут быть вместе никогда… А если он останется жив – сможет ли и дальше строить собственное счастье на руинах чужого?
Никогда еще спутники не видели Кальпурция Тиилла таким мрачным. Даже в те дни, когда он прозябал в позорном рабстве, у него было чуть легче на душе.
– Отчего ты так печален, Тиилл? – решился спросить Хенсхен и со страхом ждал ответа. – Ты думаешь, мы обречены? Йорген не придет нас спасти?
– Ах, да куда он денется?! Придет рано или поздно, – с досадой отмахнулся страдалец и напустился на родственничка: – Что тебе спокойно не сидится? Плохая разве тюрьма?
Нет, положа руку на сердце, тюрьма была хорошей. И солому меняли раз в три дня – старую полагалось выкидывать в зарешеченное окно, новую через него же засыпали. И кормили сносно, домашним – варила какая-то баба по соседству и носила в чугунках, а пару раз даже на пирожки с капустой расщедрилась. И поганое ведро всегда выносили вовремя. И посторонних перестали подсаживать – то ли с преступностью Зиппля было покончено, то ли не хотели праведных людей с колдунами совмещать. Если бы не девчонка, имевшая обыкновение скулить, что ей скучно, было бы совсем хорошо. Но и девчонку умел развлечь добросердечный хейлиг. В общем, дом родной, а не тюрьма!
Только сидеть в ней почему-то совершенно не хотелось.
В первые дни они еще строили планы самостоятельного побега. И сами же их отвергали. Подкоп? Времени нет, вдобавок полы вымощены здоровенными валунами – и не сдвинешь такой. Колдовство? Охранные символы выбиты на камне стен. Кому-то одному притвориться мертвым и напасть на тех, кто явится за телом? Именно так бежали из плена в Лупце Йорген, Кальпурций и ведьма Нахтигаль. Но там они имели дело с простыми храмовыми динстами, непривычными к роли тюремщиков. В Зиппле народ был опытный – трупы из камеры выволакивали чумным крюком, глубоко, с размаху вонзая его в тело. С такой раной уже не повоюешь, не побегаешь. Решетку спилить нечем, да и слышна будет работа – день и ночь бродят под окном злые ифийские стражи. Через дверь тоже не убежишь – она двойная, и окошки в ней маленькие. Надо, к примеру, тюремщику забрать поганое ведро, он через одно оконце подает узникам ключи от внутренней двери. Те отпирают, ставят ведро в прогал, запирают дверь (замок работает громко, с особенным лязгом), возвращают ключи. Тогда тюремщик специальным острым копьецом тычет в другие окошки – не затесалось ли меж дверями что-то покрупнее ведра? Если все в порядке – отпирает наружную дверь. Если что-то пошло не так – замок плохо лязгнул, ключ не вернули, еще что-то ему не понравилось – ну и сидите, нюхайте собственные нечистоты. То же самое и с людьми: не впустили нового товарища по несчастью как положено, попытались смухлевать – ну и пусть между дверями сидит, воет, спать вам не дает, покуда не образумитесь.
Да, такие вот порядки были во всех, даже самых заштатных фрисских тюрьмах. Придумал и ввел их лично его величество король Магнус Третий по прозвищу Колодник. Прежде чем взойти на престол, он несколько лет провел в обычной городской темнице по воле безумного отца, убежденного, что сын хочет его сместить и готовит заговор. Безумство безумством, но, пожалуй, так оно и было, и темница не помогла: уж очень странная болезнь свела Магнуса Второго в могилу: все тело в одночасье покрылось зелеными пятнами разной величины, и волосы выпадали клочьями. Вслух о яде лекари не говорили, но и помочь не смогли. Отправился Магнус Второй во мрачный Хольгард, сын его был выпущен на волю и принял бразды правления, но годы заточения так сказались на психике молодого человека, что тюремное дело интересовало его живейшим образом, и он многое сделал для его совершенствования. А хейлиги новой веры, поняв, что тюремщики из динстов никудышные, храмовые темницы ненадежны и с королями им по части изобретательности не тягаться, приспособили для своих целей прекрасные городские тюрьмы. Нашим друзьям на горе. Не видели они способа, чтобы сбежать. Дожидаться рокового дня, надеяться на изобретательность ланцтрегера Эрцхольма и молиться, чтобы Свет не грянул слишком рано, – вот все, что им оставалось.
Томительное ожидание вкупе с вынужденным бездействием – что может быть хуже? Именно в этом усмотрели причину подавленного состояния силонийца товарищи по несчастью – Кальпурций слышал, как они переговариваются меж собой, вообразив, что он спит. Ну и пусть думают что хотят. Делиться с ними сокровенными переживаниями он не собирался.
Первый раз Йорген объявился на восьмую ночь. Просто заглянул в окошко и позвал:
– Ау! Ну как вы там? Сидите? Кормят вас хотя бы?
Вместо того чтобы обрадоваться, пленники зашипели:
– Ты что?! С ума сошел! Стражник заметит!
– Не заметит, – все так же буднично успокоил ланцтрегер. – Он мертвый уже. Я сегодня в этой округе охочусь.
От этих его слов по спине силонийца вдруг пробежал холодок. Прежде Йорген никогда не относился к убийству так спокойно. Да и выглядел он как-то странно: лицо белое, глаза нехорошо отблескивают… Или это просто луна?..
– Ты… что ты делаешь? – уточнил он страшным шепотом.
– Охочусь. На ифийцев, – растолковал друг терпеливо. – На случай, если не сможем обойтись без Жезла Вашшаравы. Ты ведь знаешь, без крови эта штука работать не станет. Ты меня не отвлекай, времени немного. Лучше скажите: терпимо там у вас? Продержитесь еще сколько-то? Может, вам еды раздобыть?
