Я рассчитывал мирно пообедать в «Охотничьей хижине», кабачке, стоявшем прямо посреди прерии, примерно на полпути из Гошена в Боевой Клич. Но неподалеку от этого кабачка мне навстречу неожиданно попался очень странно выглядевший всадник. Сильно скособочась в седле, он с большим трудом двигался мне навстречу, на восток.
Когда всадник подъехал поближе, я сразу признал в нем одного знакомого ковбоя, по имени Тамп Гаррисон, но сейчас этого малого словно только что пропустили через мельничные жернова. Поля шляпы были целиком оторваны от тульи и болтались на шее, словно какой-то диковинный воротник, а одежда была начисто изодрана в клочья. Физиономия у парня представляла из себя одну сплошную ссадину; вдобавок ко всему левое ухо выглядело таким образом, будто его совсем недавно кто-то жевал. Причем очень долго и очень упорно.
— Угодил в торнадо? — подъехав поближе, поинтересовался я. — И как долго оно тебя крутило?
Тамп Гаррисон принялся крайне подозрительно разглядывать меня тем единственным глазом, каким еще мог смотреть на мир.
— А, это ты, Брекенридж! — после тягостного раздумья наконец произнес он. — Извини. Просто я сейчас очень туго соображаю, вот и не признал тебя сразу. По правде говоря, — добавил он, нежно поглаживая шишку на голове размером с хорошее индюшечье яйцо, — вряд ли прошло больше трех минут с тех пор, как мне с огромным трудом удалось припомнить свое собственное имя!
— Так что же с тобой все-таки стряслось? Расскажи! — сильно заинтригованный, попросили.
* * *
Гаррисон боязливо развел руками, словно пытался убедиться, что они по-прежнему приделаны к его плечам.
— Видишь ли, я не совсем уверен, — начал он, сплюнув на землю два или три зуба, мешавших ему говорить. — То есть, по крайней мере, я не совсем уверен в том, что случилось потом, уже после того, как об мою голову раскололась та ножка от стола. Потому как после этого момента многие вещи видятся мне как бы в тумане. Но что касается всего предыдущего, моя память безупречна. А ежели быть совсем кратким, Брекенридж, — пояснил Тамп, приподнимаясь на стременах, чтобы почесать свои штаны как раз в том месте, где на них виднелся большущий отпечаток подметки сапога, — я внезапно понял, что временно не являюсь желанным гостем в «Охотничьей хижине». И хотя ты — здоровенный парень, я бы очень посоветовал тебе пока не соваться в это заведение. Ну, например, как если бы ты вдруг стал негром, китайцем и индейцем сразу!
— Это общественное заведение! — сурово сказал я.
— Как бы не так! — возразил Гаррисон, производя правой ногой такие движения, словно хотел удостовериться, что она по-прежнему присоединена к телу. — Да, возможно, оно таким и было. Но только до тех пор, как Лось Харрисом, бизоний браконьер, не вздумал остановиться там, намереваясь хорошо провести время! Видишь ли, Лось очень не любит домашнюю скотину, а заодно — всех тех, кто хоть как-то с ней связан. Он сам об этом сообщил, а затем шарахнул меня по голове той ужасной колотушкой, какой хозяин «Охотничьей хижины» обычно вышибает пробки из пивных бочек!
Гаррисон перевел дух, выплюнул еще один мешавший ему зуб и продолжил:
— А еще этот Лось добавил, что не потерпит, чтобы во время евонного отдыха ему докучали всякие там проклятые техасские ковбои, мешая малость расслабиться после трудов праведных. Сказав это, подлец надел мне на голову колесо от рулетки.
— Но ведь ты вовсе не из Техаса! — недоуменно возразил я. — Ты же откуда-то с Востока!
— Именно это я и пытался ему втолковать, когда он плясал у меня на животе; чуть грудную кость не сломал! — печально ответил Тамп. — Но он возразил, дескать, у него слишком широкий взгляд на проблему в целом, чтобы беспокоиться из-за таких мелких подробностей. По его словам, все ковбои есть не что иное, как пожирающая лучшие охотничьи угодья чума на теле матушки-земли, притом абсолютно вне зависимости от того, откуда они родом!
— Он что, в самом деле так сказал? — несколько раздраженно переспросил я. — Ну что ж, ему повезло! Поскольку у меня счас нету времени сводить счеты с глупыми охотниками. Ведь я, из сострадания к ближнему своему, занят весьма важным делом. Но пусть этот дурень не вздумает при мне трепать своим длинным языком! Потому как я твердо намерен пообедать в «Охотничьей хижине», даже если там соберутся разом все бизоньи браконьеры, сколько их ни есть в прериях к северу от Цимаррона!
— Я бы отдал последний доллар, чтобы посмотреть на эту потеху! — грустно вздохнул Тамп. — Но мой последний глаз закроется уже совсем скоро, и мне хотелось бы в этот момент находиться среди друзей. Желаю удачи!
Сказав так, он потрусил дальше, в Гошен, а я пришпорил Капитана Кидда и спустя несколько минут был уже около «Охотничьей хижины», где сразу заметил привязанного к коновязи большущего гнедого коня. Напоив Кэпа, я вошел внутрь помещения.
— Тесс! — шепнул метнувшийся мне навстречу бармен. — Уезжайте отсюда побыстрее! В гостевой комнате спит Лось Харрисом!
— Ну и что? — пожав плечами, я уселся за стол, который находился рядом со стойкой бара. — Я проголодался! Принесите мне бифштекс с картошкой и огурцами, а к нему — кварту кофе и банку консервированных персиков. Но чтобы обязательно без косточек! А покуда готовят еду, подайте-ка сюда бутылочек девять или десять пива; мне необходимо срочно смыть дорожную пыль со своей глотки!
— Прислушайся к доброму совету, парень! — сказал бармен. — Поразмысли как следует, пораскинь, черт возьми, своими мозгами! Ведь ты так молод а жизнь так прекрасна! Разве тебе не приходилось слышать, что Лось Харрисом готов бросаться на все, хоть немного напоминающее ковбоев, словно бык на красную тряпку? А уж когда он принимается кутить напропалую и хлестать виски ведрами, вот как сейчас, он вообще превращается в зверя, прям в пантеру какую-то. В нем не остается ничего человеческого! От его лап уже пало больше народу, чем в битве при Геттисберге!
— Не будете ли вы так добры перестать блеять? — вежливо попросил я бармена. — Да поторопите своих на кухне!
— Хорошо, хорошо! — торопливо прошептал он, печально покачав головой. — В конце концов, парень, это ведь ты рискуешь собственной шкурой, а не я! Постарайся, по крайней мере, не поднимать шума. Лось поклялся, что вытряхнет душу из всякого, кто посмеет его разбудить!
Я ответил, что очень спешу и что у меня нет ни малейшего намерения ни с кем заводить ссору, и тогда бармен на цыпочках прокрался в кухню и там шепотом передал мой заказ повару, после чего притащил мне девять или десять бутылок пива, а затем совершенно бесшумно скользнул за стойку бара и притаился там, время от времени поглядывая в мою сторону с самым скорбным и меланхолическим выражением лица.
А я стал пить пиво, и, пока я его пил, мне не давала покоя одна мысль: с какой стати этот Лось Харрисом набрался такой ужасной наглости приказывать всему миру, чтобы, покуда он дрыхнет, все остальные вели себя тише воды ниже травы?! Но хочу сказать: те, кто утверждает, будто бы я нарочно швырнул опустевшие бутылки из-под пива в дверь задней комнаты только для того, чтобы разбудить этого самого Харрисома, — отъявленные лжецы! Ничего такого я не делал!
