Том окликнул француза, сказал ему что-то, и тот вызвал из публики англичанина. Том спросил, не возражаю ли я против того, чтоб этот англичанин был за рефери. Я не возражал. Тогда о том же спросили Франсуа, и он этак высокомерно кивнул. Затем рефери спросил, сколько я вешу, и я ответил, и после этого он заорал:
— Бой будет проходить без учета весовых категорий, по правилам маркиза Куинсберри, раунд — три минуты, минутный перерыв! До полной и окончательной победы, даже если схватка займет всю ночь! В этом углу — месье Франсуа, вес двести пять фунтов! В том углу — Стив Костиган из Америки, вес сто девяносто фунтов! Вы готовы, джентльмены?
Прозвучал гонг. Рефери наш, вместо того чтобы убраться за канаты, как делают англичане, остался на ринге, на американский манер. Я рванулся на середину, видя перед собой только холодную усмешку на красивом лице, и хотелось мне лишь одного: как следует это лицо разукрасить. Спешил, точно на пожар, и — наудачу — с ходу послал верхний правый хук Франсуа в челюсть. Удар пришелся слишком высоко, но все же сбил его с носков на пятки. Издевательская улыбка на его лице поблекла.
Прямым левой, так быстро, что и глазу не уследить, он парировал мой хук и сразу, с той же руки, ударил в голову. В следующую минуту, промахнувшись с обеих рук, я снова получил этот прямой левой в лицо и понял, что против меня дерется настоящий боксер.
Я явно уступал ему и в скорости, и в мастерстве. Он был точно кошка: двигался быстрее молнии, а если уж бил, то бил быстро и жестко и притом еще продумывал на ходу каждый шаг, так что застать его врасплох было невозможно.
Единственным шансом моим было продолжать наступать, и я шел вперед, нанося быстрые и тяжелые удары. Выстоять ему не удалось бы, поэтому он принялся отходить, передвигаясь по всему рингу. И все же я понимал, что не шибко-то он меня испугался, а отступает с какой-то вполне определенной целью. Но я никогда не медлю, чтобы прикинуть, что там замышляет вышедший против меня гусь.
А Франсуа продолжал жалить меня своим прямым левой, пока я в конце концов не нырнул под его удар и не воткнул свою правую в его диафрагму. Удар здорово потряс его. Вообще-то, должен был свалить, однако он вошел в клинч и так связал меня, что я больше не мог сделать ничего. А когда рефери разводил нас, этот тип еще скребанул шнуровкой перчатки мне по глазам! С приличествующим случаю замечанием я изо всех сил послал правую ему в голову, но он уклонился, и сила моего же собственного свинга бросила меня на канаты. Толпа издевательски завыла.
Тут прозвучал гонг.
— Малец-то крутенек, — заметил Том, разминая мне мышцы живота, — но ты продолжай теснить его, ныряй под его левую, если сможешь. Только не забывай следить за правой.
Я протянул руку назад, чтобы почесать Майку нос.
— В следующем раунде посмотришь.
Да, в следующем раунде вправду было на что посмотреть. Франсуа решил сменить тактику и, едва я пошел вперед, встретил меня левой, разбив нос, отчего глаза мои немедля заполнились слезами. А потом, пока я соображал, что творится, правой подбил мне левый глаз и ею же ткнул в солнечное сплетение. Тут я очухался, левым хуком достал его печень, заставив согнуться пополам, и добавил, пока он не выпрямился, правой сверху в голову, за ухом. Он встряхнул головой, прорычал какое-то французское проклятие и отступил, заслонившись все тем же прямым левой.
Я ринулся к нему, точно смерч, снова и снова пропуская его короткий прямой левой в корпус, пытаясь достать его, но мои свинги всякий раз оказывались чуть короче, чем нужно. Эти прямые в корпус мне пока не шибко-то вредили, их нужна целая уйма, чтобы человек ослаб. Однако это было — точно все время натыкаешься на каменную стену, понимаете? А потом он пустил в ход перекрестные удары правой — бац! бац! бац! Правая, братики мои, у него работала просто отменно!
Его рывок вперед был таким неожиданным и ударил он так быстро, что я и в оборону уйти не успел. Правая его сработала, словно молния! В тот же миг я «поплыл», а Франсуа ударами с обеих рук погнал меня назад через весь ринг. Бил он с такой скоростью, что я успевал парировать не больше четверти его ударов. Бил и бил, полностью раскрывшись. Наконец я почувствовал спиной канаты и на какой-то миг увидел его, пригнувшегося передо мной, словно огромный тигр. Он совсем забыл об обороне, и левая его как раз устремилась ко мне. Вот в эту долю секунды моя правая, взметнувшись от бедра, парировала его удар и угодила точно в подбородок. Франсуа, будто под копер попав, рухнул на ковер, рефери прыгнул вперед — и тут ударил гонг!
Пока я шел в свой угол, публика безмолвствовала. Обернувшись, я увидел, как Франсуа с остекленевшими глазами поднимается на ноги и ковыляет к своему табурету, опираясь на плечо секунданта.
Но к третьему раунду он снова был свеж, как ни в чем не бывало. Он понял, что удар мой не хуже его и что я, как большинство кулачных бойцов, опасен, даже когда «плыву». Он был взбешен, улыбочка исчезла с его лица, вновь сделавшегося мертвенно-бледным, глаза полыхали черными угольями, однако осторожности он не утратил. Отступил перед моим натиском в сторону, и я, пронесшись мимо, получил жесточайший хук в ухо, а когда развернулся и ответил хуком правой, Франсуа уклонился от него нырком, отступил назад и снова ударил левой в голову. Так прошел весь раунд: он, держа правую в резерве, разукрашивал мою карточку короткими прямыми левой, а я бил по корпусу, причем большей частью промахивался или же попадал в его перчатки. Перед самым гонгом он пошел в атаку, достал меня молниеносным правым хуком в голову и получил в ответ сокрушительный левый хук в ребра.
В четвертом раунде он сделался еще агрессивнее прежнего. Он посылал удары прямой левой мне в голову и затем с той же руки наносил хук в корпус. Или делал ложный выпад левой в лицо и только в последнее мгновение бил по ребрам. Да, с этих хуков в корпус вреда немного, но хорошего-то — вовсе ничего. Да и прямые в голову начали меня раздражать. Я и так уже бы краше некуда.
Работал он с такой скоростью, что я обыкновенно не успевал парировать или уклониться, и потому, едва он шевелил левой, я наугад бил правой ему в голову. После того как несколько таких моих ударов достигли цели, он прекратил финтить, посвятив большую часть времени ударам по корпусу.
Именно тогда-то я и понял: коготок у него востер, а вот с выносливостью — хуже. То есть он умел многое, гораздо больше моего, но на себе все это испытывать никак не любил. В ближнем бою он всегда наносил три удара на один мой, но отступал всегда первым.
Так дошло у нас дело до седьмого раунда. Мне к тому времени уже здорово досталось. Левый глаз быстро заплывал, а под правым была довольно мерзопакостная ссадина. Ребра начали побаливать от ударов, пропущенных в ближнем бою, а правое ухо на глазах принимало форму капустного листа. А мой быстроногий противник помимо нескольких синяков на тулове имел лишь одну-единственную отметину — небольшую ссадину на подбородке, оставленную моим кулаком в том кабаке, с которого все началось.
Но сил терять я еще не начал: подобную колотовку я могу, так сказать, глотать, не поморщившись. Я загнал Франсуа в угол, втянув голову в плечи, сократил дистанцию и тут же отошел, ударив слева в голову.
