Обогнув бочки, я подошел к компании матросов — они, позабыв обо всем на свете, резались в орлянку.
— Ставлю полдоллара, — объявил я и выложил свою монету-талисман.
Должно быть, духи не оставили меня своей заботой, поскольку через полчаса я обобрал всю толпу до единого цента. Я уж было собрался уйти, но тут один здоровяк поднял оставленную кем-то по рассеянности монету и с изумлением и гневом на тупой роже уставился на меня.
— Эй, погоди-ка! — взревел громила. — Это же твоя монета! Ты с ней игру начинал!
— Ну и что с того? — осведомился я, сгребая свой выигрыш. — Ведь я выиграл, верно? Какая теперь разница?
— Я тебе покажу, какая! — заорал он, целя мне в челюсть…
В общем, после короткой, но яростной стычки я оставил здоровяка и трех его приятелей в нокауте, и пока уцелевшие игроки отливали их водой, мы с Майком поспешили к пароходу, уходящему, как мне было известно, этим вечером на Сингапур.
Мы путешествовали первым классом, и на пристань Сингапура я сошел при деньгах. Но, учредив клуб и подготовив первый турнир, я обнаружил, что почти разорился. Работенка оказалась потруднее, чем я рассчитывал. Пришлось помотаться по всему Сингапуру и переговорить с доброй тысячей моряков, прежде чем я подобрал участников состязаний, всего три пары: для первого поединка — Малыш Джексон против Джоя Гэгнона, оба в легком весе; полутяжи Билл Гаррисон и Джим Брент для полуфинала и, наконец, гвоздем программы — тяжеловесы Громила Брок и Туз Кинан. Все эти боксеры были морскими волками под стать мне и привыкли обходиться без всяких там антрепренеров и менеджеров.
Я нанял за пять долларов субъекта по фамилии Хопкинс на роль рефери и зазывалы и потратил большую часть оставшихся денег на изготовление и расклейку афиш. Обойдя все прибрежные салуны, я оповестил завсегдатаев о намеченных боях и дал нескольким мальчуганам по четвертаку на нос, чтобы носились по улицам на велосипедах и вопили во всю глотку: «Большой турнир! Кулачные бои на ринге вновь открытого „Дворца Удовольствий“! Вас ждет боксерский клуб моряка Стива Костигана!»
Старый «Дворец Удовольствий» никак нельзя было назвать шикарным заведением. Но эту прогнившую развалюху у самой воды в цветном квартале я заполучил задешево и подлатал как сумел. А до этого она много лет простояла с заколоченными дверями.
В тот вечер я чертовски нервничал, потому что все непредвиденные траты оставили мне паршивый доллар в кармане и тягостную мысль в голове: хватит ли выручки за билеты, чтобы расплатиться с боксерами?
Но толпа вопреки ожиданиям собралась нешуточная, хотя многие возмущались насчет дороговизны (доллар за место возле ринга и полдоллара — на галерее). Когда все собрались и билетер отдал мне выручку, я насчитал ровно сто двадцать пять монет. Финалистам я собирался выплатить по двадцать пять, полуфиналистам по пятнадцать, а открывающим турнир ребятам — по десять. Чистой прибыли ожидалось двадцать пять монет, если не брать в расчет организационных расходов.
Я побывал в раздевалках и заплатил парням авансом, что, как выяснилось впоследствии, было роковой ошибкой. Но не хотелось держать при себе все деньги в таком поганом вертепе, как мой «Дворец Удовольствий».
Ночь выдалась душная, солнце утонуло в багровой дымке на горизонте. Толпа потела и вопила, а со мной обращалась так, будто я шут гороховый, а не антрепренер боксерского клуба. Особенно лезли вон из кожи «лимончики»,
[15]
которых набралось предостаточно и с которыми я всегда был не в ладах.
Вскоре на ринге появились легковесы и дрались три раунда, как дикие кошки. В начале четвертого раунда Гэгнон подловил Джексона на хук левой, и этот хук пришелся по меньшей мере футом ниже, чем следовало. Джексон скукожился на брезенте, а придурок рефери начал считать…
— Ты что делаешь? — заорал я, прыгнув на ринг. — Неужто не видишь, что парень схлопотал ниже пояса?
— По новым правилам это неважно, — ответил рефери. — Девять! Вали с ринга, я — судья!
— А балаган мой, — прорычал я в ответ. — Мне плевать, что там за новые правила в Америке, но в клубе Стива Костигана такое жульничество не пройдет!
— Тогда я свалю! — рявкнул он. — И заберу пятерку!
— Катись к черту! — огрызнулся я, и публика изумленно взвыла. Не более десятой ее части увидело тот подлый удар. — Мотай с ринга, и поживее. Я сам буду судить.
— А не слабо прогнать меня? — осведомился он, принимая боевую стойку. Я, недолго думая, угостил его левой в челюсть, он пролетел сквозь канаты, приземлился на задницу среди зрителей и больше никому не причинял беспокойства.
Подобрав с брезента стонущего Малыша Джексона, я поднял его бессильную руку в знак победы, а затем отнес его в раздевалку, где им занялись срочно вызванные коновалы.
Толпа волновалась, свистом и улюлюканьем выражала недовольство, поэтому я бросился в раздевалку Билла Гаррисона, чтобы поторопить его. К моему удивлению, у него оказался Джим Брент, и оба недружелюбно уставились на меня.
— В чем дело? Вы уже должны быть на ринге.
— Мы бастуем, — пояснил Гаррисон, и Брент подтвердил кивком.
— Это еще почему?! — заорал я. — Разве я не заплатил авансом?
— Этого недостаточно, — беспокойно заерзал Гаррисон. — Добавь, иначе не выйдем.
Толпа в зале зверела с каждой минутой. В отчаянии я едва не предложил этим гадам всю мою прибыль, все двадцать пять монет, но вовремя вспомнил, что половину должен отдать индусу.
— Мне просто нечего добавить, — посетовал я. — Братки, да вы что, в самом деле! Нельзя же просто взять и уйти и оставить меня на растерзание толпе.
— Неужто нельзя? — ухмыльнулся Брент. — А ну, посмотрим!
— А я говорю, вы не уйдете! — Рассвирепев, я метнулся к двери, повернул в замке ключ и сунул его в карман. — Вы будете драться на моем ринге, — процедил я. — За пятнадцать монет на нос, как договаривались.
Тут они яростно набросились на меня, и любому за дверью раздевалки слышен был шум сражения: хруст кулаков, крики боли и гнева, гулкий стук черепов о пол.
— Ну так что, будете драться? — растирая кровь под носом, спросил я вскоре двух измочаленных пентюхов, которых только что колотил головами об пол.
— Эй, Костиган! — послышался за дверью голос моего помощника. — Толпа угрожает разнести притон, если сейчас же кто-нибудь не выйдет!
— Будете драться? — повторил я, хватая обоих за шкирки.
— Погоди, — прохрипели они. — Будем драться… У обоих подгибались ноги. Поддерживая бедолаг за плечи, я провел их по коридору на ринг. При виде разукрашенных боксерских физиономий публика взревела от изумления. Когда я объявил имена и вес противников, зрители вскочили с мест и освистали нас скопом.
Джонни ударил в гонг, гладиаторы, пошатываясь, побрели навстречу друг другу, и Гаррисон в отчаянии прошептал, что еле стоит на ногах — какой уж тут бокс!
