— Они не убили нас! — удивленно произнес Брент. Алафдаль-хан помотал головой, морщась от боли, и простонал:
— Проклят тот день, когда я доверился Аль-Бораку!
Один из лежавших в стороне людей прополз в сторону Брента.
— Я Ахмет, сагиб,
[12]
— сказал он, сплевывая кровь через разбитые зубы. — А там лежат Хасан и Сулейман. Али-шах и его люди отбили нас у толпы, но искалечили так, что все умерли, кроме тех, кого вы видите. Аллах спас нашего господина.
— Мы в Чертовом Логове? — спросил Брент.
— Нет, сагиб. Мы в общей тюрьме, которая стоит у западной стены.
— Почему они спасли нас от толпы?
— Чтобы предать более изощренной смерти. — Ахмет содрогнулся. — Знает ли сагиб о той казни, к которой Черные Тигры приговаривают изменников?
— Нет. — У Брента вдруг пересохли губы.
— Завтра ночью с нас сдерут кожу. Это старый языческий обычай. Руб-аль-Харами — город обычаев.
— Да, я это знаю, — мрачно сказал Брент. — А что с Аль-Бораком?
— Он исчез в каком-то доме. За ним бросилась целая толпа. Они, наверное, схватили его и убили.
6
Гордон упал в темную, устланную коврами прихожую, когда дверь сломалась под напором его твердого, как железо, плеча. Преследователи, ринувшиеся следом, застряли в узком проеме, образовав давку, быстро превратившуюся под ударами сабли Аль-Борака в груду окровавленных тел. Прежде чем живые смогли очистить проход от мертвых, он бросился в глубь дома.
Повернув за угол, Гордон пробежал через комнату, где при его появлении женщины подняли страшный визг, затем выпрыгнул через окно в узкий переулок, перемахнул низкую ограду и оказался в небольшом саду. Позади слышались крики сбитых с толку преследователей. Он пересек сад и через полуоткрытую дверь вбежал в коридор. Кругом не было ни души, только слышалась заунывная песня раба, да раздавался яростный лай собак с той стороны, где шла погоня. Гордон двинулся по коридору, стараясь не стучать серебряными каблуками. Вскоре он добрался до винтовой лестницы и бесшумно поднялся наверх, осторожно ступая по ступеням. Оказавшись на втором этаже, он увидел занавешенную шелковой портьерой дверь и услышал за ней слабый мелодичный звон. Гордон глянул из-за занавеси в полуоткрытую дверь. В богато обставленной комнате, спиной к нему, сидел осанистый седобородый человек и, вынимая монеты из кожаного мешочка, считал и бросал их в черный сундук. Он был так поглощен своим занятием, что не замечал громких криков, доносившихся снизу, а может быть, просто не обращал на них внимания, поскольку уличные схватки в Руб-аль-Харами были слишком привычны и не могли заинтересовать зажиточного купца, занятого подсчетом своего богатства.
На лестнице послышался быстрый топот. Гордон нырнул в полуоткрытую дверь и спрятался в складках занавеси. Богато одетый молодой человек с саблей в руке взбежал наверх и влетел в комнату. Откинув занавесь в сторону, он задержался на пороге, задыхаясь от спешки и волнения.
— Отец! — крикнул он. — Аль-Борак в городе! Разве ты не слышишь, что творится внизу? Его ищут по домам! Он может скрываться у нас. Люди сейчас обыскивают нижние комнаты…
— Пускай ищут, — ответил старик. — Останься здесь со мной, Абдулла. Закрой и запри дверь. Аль-Борак опасен, как тигр.
Юноша, повернувшись к двери, вместо мягкой ткани занавеси почувствовал что-то твердое. В тот же миг сильная рука обхватила его за шею, прерывая вскрик. Ощутив легкий укол ножа в спину, он оглянулся и замер от страха. Сабля выскользнула из ослабевшей руки, ударившись о порог. Старик обернулся на звук и выронил мешок с монетами.
Не ослабляя хватки, Гордон толкнул юношу в комнату.
— Не двигайся, — предупредил он старика и потащил своего дрожащего пленника в устланную коврами нишу. Прежде чем скрыться в ее глубине, он коротко сказал купцу:
— Они уже поднимаются по лестнице. Встреть их у двери и заставь уйти. Не пробуй подмигиванием или жестом выдать меня, если тебе дорога жизнь сына.
Глаза старика расширились от ужаса. Гордон хорошо знал силу родительской любви. Очень часто это чувство побеждало ненависть, вероломство и жестокость. Купец мог пренебречь своей собственной жизнью, если бы был один, но американец знал, что он не рискнет жизнью своего сына.
По ступеням застучали сандалии, и послышались грубые голоса. Спотыкаясь, старик торопливо направился к двери. Он просунул голову через занавеску и раздраженно закричал:
— Аль-Борак? Собаки! Убирайтесь отсюда! Если он в доме Нуреддина аль-Азиза, то только не здесь.
Ищите внизу! Ступайте, ищите везде! Будьте вы прокляты!
Снова послышался топот. Шаги и голоса постепенно затихли. Гордон вытолкнул Абдуллу в комнату.
— Запри дверь, — приказал американец. Нуреддин подчинился с ненавистью во взгляде и с перекошенным от страха лицом.
— Я останусь пока в этой комнате, — заявил Гордон. — Если ты обманул меня… если кто-нибудь пересечет этот порог, первый удар будет Абдулле в сердце.
— Что тебе надо? — взволнованно спросил Нуреддин.
— Дай мне ключ от двери. Нет, положи его на стол. А сейчас иди на улицу и узнай, жив ли феринги и кто-нибудь из вазиров. Потом возвратись ко мне. И держи язык за зубами, если любишь своего сына.
Купец молча покинул комнату. Американец связал Абдулле кисти рук и лодыжки узкими полосами ткани, оторванной от занавеси. Юноша, побелевший от страха, не сопротивлялся. Гордон, толкнув его на диван, перезарядил свой револьвер, затем сбросил с себя халат, превратившийся в лохмотья; белая шелковая рубашка под ним была разорвана, штаны запачканы кровью.
Вскоре вернулся Нуреддин. Он постучал и назвал себя. Гордон открыл дверь и отступил назад, держа револьвер в нескольких дюймах от уха Абдуллы. Но старик был один. Поспешно шагнув внутрь, он вздохнул с облегчением, увидев сына невредимым.
— Люди прочесывают город. Али-шах сам себя объявил князем Черных Тигров. Имамы его утвердили. Толпа разграбила дом Алафдаль-хана и убила всех вазиров, которых нашла. Но феринги жив, а также Алафдаль-хан и еще три человека. Они сидят в общей тюрьме. Этой ночью они умрут.
— Твоих людей удивило, что я у тебя?
— Нет. Никто не видел, как ты вошел.
— Хорошо. Принеси вина и еды. Имей в виду, что Абдулла все попробует, прежде чем я стану есть.
— Моим рабам покажется странным, если они увидят, что я сам несу еду.
— Иди на лестницу и прикажи им сверху. Пусть поставят еду у двери, а потом вернутся вниз.
Когда все было сделано, Гордон с удовольствием пообедал, не переставая держать револьвер у головы Абдуллы.
Время шло. Аль-Борак сидел без движения; ни один мускул не дрогнул у него на лице. Афганцы наблюдали за ним с ненавистью и страхом. Наступил вечер. После многочасового молчания Аль-Борак обратился к Нуреддину.
