«В этом я не сомневаюсь ни минуты. Хотя, вернее всего, происходило все в обратном направлении: не ты возглавил заговор, а заговор возник вокруг тебя и благодаря тебе», – мелькнуло у меня в голове.
– Может, вы думаете, что мне это было легко? Отнюдь. Я прекрасно помню, что Генрих – сын моего брата, чья нелепая смерть так больно поразила всех нас.
«О, в этом я не сомневаюсь. Насчет памяти в этой голове все в порядке. А вот следствие по нелепой смерти императора Фридриха Барбароссы я бы пока не считал закрытым. Зная твою манеру вести дела».
– Я долго думал, ища пути оставить его в живых, если недовольство народа вырвется наружу. Но, увы, живой – он в любом случае знамя войны. Пока он жив, мир в империи невозможен.
«Пока он жив, ты будешь считаться мятежником и узурпатором, а это не лучший титул для нового императора».
– Поэтому единственное, что я могу дать ему, – это возможность погибнуть как подобает настоящему рыцарю.
«Ах, какие нежности. Какие церемонии! Я весь изрыдался от умиления. Смерть в бою во время честного поединка разом снимает все вопросы. Как говорится, дешево и сердито».
– Вы, как ни прискорбно мне это говорить, всецело подходите для такого дела. Вы иностранец, поэтому ни одно семейство империи не пострадает от неминуемого в противном случае возмездия. Вы принадлежите к роду Лоннеров, а следовательно, имеете право бросить такой вызов, и, наконец, вы – непревзойденный боец!
«Браво! – мысленно поаплодировал я уму его высочества. – Ну конечно же. Сбор знати под предлогом турнира, непомерная гвардия из лучших рыцарей империи и столь пристальное внимание ко мне – все было подчинено единой заветной цели: заграбастать корону своего племянника. Я, что называется, оказался в нужное время в нужном месте. О лучшем исполнителе его высочество и мечтать не мог».
– И что же послужит мне наградой за это убийство?
Лейтонбург поморщился.
– Я вовсе не такой негодяй, каким вы хотите меня представить. Все мои действия продиктованы интересами империи.
«Можно подумать, что они как-то отличаются от твоих собственных», – усмехнулся я.
– Подумайте сами, – продолжил он, – скольких людей вы спасете от неминуемой гибели своим, как вы выразились, убийством? Сколько достойных и доблестных рыцарей, чья смерть предрешена в случае восстания, будут жить только благодаря вашему удару? Вы говорите о награде. Будь я тот ужасный злодей, которого вы из меня хотите сделать, я сказал бы вам: «Ваша жизнь!» Но я высоко ценю ваше мужество и не сомневаюсь, что вы скорее предпочтете смерть, чем согласитесь действовать под ее угрозой. Поэтому я говорю иначе: свобода короля Ричарда и… ваша жизнь.
Герцог говорил правду. Действовать под страхом смерти я бы не стал. Хотя, конечно, геройская гибель тоже не была венцом моих мечтаний. Что ж, предложение его высочества, пожалуй, можно было считать дельным. Во всяком случае, в моем положении. Никаких нежных чувств к императору я, честно говоря, не питал. Мерзавец он был первостатейный. Сразить его в честном рыцарском поединке, в общем-то, дело не самое сложное. По головке за это, конечно, не погладят, но, в конце концов, задача у меня сформулирована четко: «Вытащить Ричарда», а остальное – полная свобода творчества. Так что вертись как можешь. Почему же не так?
– Однако мы должны спешить. Посол принца Джона уже в Трифеле. Он требует смерти Ричарда, ссылаясь на договоренность с императором.
«Стоп-стоп-стоп, дружище Оттон. Здесь ты передергиваешь. Дело Ричарда всецело под твоим контролем. Никакой предварительной договоренности с императором быть не могло. Иначе все бы шло официально, а не так, втихаря».
– Хорошо, – медленно начал я, подводя итог нашему разговору, – если я правильно вас понял, ваше высочество, вы возвращаете мне оружие, возвращаете свободу и, если на то будет воля Божья, когда я сражу в поединке вашего любезного племянника, возвращаете свободу королю Ричарду?
На лице принца появилась досадливая гримаса. Он прошелся по зале и вернулся на свой трон. Помолчав немного, он произнес, обращаясь ко мне:
– Видите ли, господин рыцарь. По всем канонам рыцарской чести оружие, утерянное вами во время битвы…
Меня передернуло. В глазах поплыл кровавый туман, в котором вырисовалось смеющееся лицо мага в коричневом капюшоне…
– Капитан, держись, Капитан. – Лис положил меня на траву возле могучего дуба, раскинувшего свою зеленую крону над небольшой полянкой. – Эк тебя угораздило ведьму не заметить!..
– Кто ж знал, что она из шатра колдовать будет, – прошептал я.
– Ну ничего. Главное – ты жив. Потерпи. Недолго осталось. Драккар скоро придет. Ты же знаешь, Накт не тот мужик, чтобы такой шторм помешал ему подойти к берегу. А там Эйле быстро тебя на ноги поставит. У нее всяких трав знаешь сколько? Полежи тут. Я схожу на берег, зажгу костер. Не скучай, я недолго.
– Как там Шнек?
– Будь спокоен, Капитан. Я всадил в него стрелу, как в мишень. Он не жилец.
– Спасибо, Лис.
– Ерунда. Сочтемся. Ладно, я пошел, не скучай. – Мой верный напарник достал из коробочки тетиву и поставил ее на лук. – Я скоро вернусь.
Он нырнул в густые заросли, окружавшие нашу поляну, и растворился в зеленом безмолвии.
Я лежал на подстилке из сухой травы, сооруженной Лисом, и понемногу приходил в себя. Укол, сделанный им, начинал действовать. Боль уходила, тупо пульсируя в боку. Кровь еще сочилась, окрашивая в бурый цвет повязку из грубой холстины, но все же поток ее значительно ослаб. Рот обжигало сухостью. От слабости я закрыл глаза.
Неясный звон разлился по природе. «Помираю, что ли?» – подумал я.
Однако нет. Я не умирал. Звон рос и ширился, и это было не похоже ни на что.
Легкие пальчики ласково коснулись моего лба.
– Горячий, – произнес легкий нежный голос. Я застонал и открыл глаза. Она была неописуемой красоты. Вот только не совсем была. Сквозь ее прекрасное лицо мне явственно виднелась крона дуба, все эти колышимые ветром листья, темные ветки и связки желудей.
«Это не смерть, это всего лишь бред. Обычная горячечная галлюцинация, – успокаиваясь, подумал я. – Не страшно, пройдет!»
– Это ты тот, кого величают Эстольдом Беорном?
– Я.
– Ты ранен? Впрочем, что за глупый вопрос, я сама вижу это. Подожди немного. Я сейчас все исправлю.
Она приложила руку к моей ране, и я явственно почувствовал, как кровь прекратила сочиться из нее. На какое-то мгновение я стал травой, растущей на этой поляне, стал корнями дуба, что, словно одеревеневшие змеи, тянулись через нее, превратился в сырую черную землю, полную неведомой, неизъяснимой животворной силы. Через миг все было кончено.
Я очнулся. О давешней ране напоминала только окровавленная повязка, абсолютно ненужная с этой минуты. Отдохнув восемь часов, я не мог бы чувствовать себя лучше. О боли не было и воспоминаний.
