Виконт молча поклонился и, сделав рукою знак сыновьям, быстрым шагом покинул королевские покои.
Король проводил его долгим взглядом и, обойдя пустой трон, отдернул занавесь, расшитую золотыми лилиями.
— Я все слышал, сын мой. — Аббат Сугерий стоял у входа в королевскую молельню, перебирая тяжелые четки. — Если смотреть на вещи как подобает французу, то ты вел себя более чем достойно. Если глядеть на это глазами нормандца, — духовник короля печально воздел глаза к распятию, — справедливостью здесь будет почитаться только смерть обидчика и ничто другое. Старый де Вальмон чувствует себя глубоко униженным, но я вовсе не удивлюсь, если вдруг окажется, что не сам виконт, а кто-то более умный и менее горячий подтолкнул старого воина прийти к вам с обвинениями. Нынче же по всей Нормандии поползет слух о том, какое ужасное оскорбление нанесено одному из знатнейших родов герцогства. И о том, что ты, сын мой, попустительствуешь убийцам и совратителям. Это само по себе вредит твоему имени, но плохо еще и другое — оставаться в Руане теперь для тебя становится опасным. Гостеприимная столица может оказаться мышеловкой.
— Но убегать отсюда позорно.
— Королю следует отправиться вершить суд в землях своей державы, как это в прежние века делал Карл Великий. Это сгладит впечатление от амурной истории с Фульком Анжуйским и даст повод убраться из Нормандии.
— Что ж, так и сделаем, — вздохнул король. — Подумать только, сколько неприятностей из-за какой-то задранной юбки!..
Аббат Сугерий снова воздел очи к небу, вернее к потолку, за которым над мощной крепостной башней синело ясное сентябрьское небо Нормандии:
— Мне не пристало слушать такие речи.
— Господь простит мне это прегрешение, — отмахнулся король. — Ответь лучше, слышно ли что-нибудь о Фульке?
— Вынужден сказать, что ничего нового, мой государь, — покачал головой аббат Сугерий. — Последний раз его видели во время стоянки в полудне пути от Руана. Возницы рассказывают, будто за ним гнались четверо братьев де Вальмон. Он прыгнул от них в воду. Должно быть, несчастный утонул. — Настоятель Сен-Дени печально сложил руки перед грудью в молитвенном жесте. — На все воля Божья.
— Судя по тому, что старый Жером не оставляет желания послать Фулька на плаху, ему достоверно известно, что тот еще жив. Иначе с чего ему так хлопотать?
— Ему — нет смысла, но если за де Вальмоном и впрямь стоят умные люди, то следует помнить, что для мятежа нужна не королевская справедливость, а сам факт оскорбления, который позволит нормандским баронам позабыть о данной ими присяге. Я бы советовал королю дознаться, нет ли среди тех, кто замышляет против вас недоброе здесь — в Руане, — людей, подосланных Бернаром из Клерво. Не будем забывать, что меж ревностных послушников аббата Клервосского, поднявших оружие против короля Англии, было немалое число нормандцев.
— Это разумная, хотя и безотрадная мысль, — согласился Людовик. — Кстати, что слышно от гонца, посланного в Рим?
— По моим расчетам, он должен уже прибыть к престолу Святейшего Папы. Далее же будем уповать на мудрость ключника святого Петра и волю Господа.
Барка неспешно переваливалась с волны на волну, заставляя крошечную темницу Фулька Анжуйского прыгать вверх-вниз. Сам пленник сидел, едва не касаясь головой палубного настила, скрючившись так, что колени доставали до подбородка. За последние дни он давно привык к темноте. Когда вечерело и барка становилась на якорь, Фулька под охраной нескольких то ли моряков, то ли разбойников выводили подышать воздухом и размять затекшее тело. Затем он вновь занимал место в ящике для запасного якорного троса, а за стенкой устраивался на ночлег нелюдимый страж, готовый действовать, как сказал капитан, «по случаю».
Так повторялось снова и снова, и наступивший вечер не стал исключением. Все, что успел разобрать, совершая «вечерний променад», несчастный пленник, — это то, что судно покинуло Сену и, наконец, вышло в море. Он хотел еще подышать воздухом, полюбоваться звездами, но грубый пинок в спину заставил его пробежать несколько шагов, чтобы не упасть.
— Послушай, — анжуец попытался было начать разговор, когда заталкивающий его в ящик головорез завозился с засовом, — что ты забыл на этой дрянной лохани? Не сегодня-завтра она пойдет ко дну, и ты вместе с ней. Иди ко мне на службу и ни в чем не будешь знать отказа. Я сделаю тебя богатым — у тебя будет дом, ферма, мельница…
— Лезь, — хмуро оборвал его стражник.
— Да ты слышишь, что я тебе говорю? — попытался образумить его Фульк.
— Не разговаривай, полезай. — Детина втолкнул графа в ящик и задвинул массивный засов.
— Проклятие! — тихо выругался пленник.
Все его естество, все достоинство и доблесть, врожденные и воспитанные, закаленные в боях, бунтовали против столь унизительного положения.
— Бежать, — прошептал он, — даже если до выплаты этого чертова выкупа останется одно лишь мгновение! Бежать! И покарать! Каждого на этой чертовой посудине!
Он услышал, как баржа останавливается, с громким плеском падает в прибрежные воды якорь, и постепенно стихают голоса над головой и за стеной.
«От барки до берега совсем немного, — крутилось у него в голове, — только б вылезти отсюда, только б добраться до палубы». Он заерзал, притянул колени поближе к груди, пропуская перед собой связанные за спиной руки.
«Сейчас все, кроме вахтенных, уснут. А вахтенные… Что вахтенные? Наверняка их не больше двух. Травят себе байки да следят за горизонтом, а может, и вовсе спят. В любом случае с кинжалом я смогу заставить этих недоносков замолчать. Но где взять кинжал? И как выбраться отсюда? Пройдет совсем немного времени, и страж захрапит, облокотившись спиною на дверь. Вот тогда самое бы время… Хотя!»
На лице Фулька Анжуйского мелькнула улыбка — первая за несколько дней: «Стоит попробовать!»
Мысль, пришедшая в его голову, казалось, добавила ему сил. «Господь, кажется, на моей стороне, — думал он, с нетерпением ожидая, когда стихнут последние звуки на засыпающей барке. — Ну, вот и пора!»
Он еще раз прислушался, чтобы понять, заснул ли охранник. Храпа не было. Выгнувшись, Фульк Анжуйских поднял руки и начал мерно скрести ногтями палубу: вжик-вжик, вжик-вжик… тихое сопение за стеной смолкло, свидетельствуя о том, что стражник бдит. Вжик-вжик, вжик-вжик…
— Тише! — сдавленным шепотом проговорил Фульк. — Кажется, он еще не уснул.
И тут же сказал громче, с заученным фризским акцентом:
— Готов биться об заклад, этот дуралей уже дрыхнет. Да он не проснется, даже если с него стянут портки и воткнут свечку…
Фульк с удовлетворением отметил, что негодующий от столь лестной оценки сторож старается беззвучно отодвинуть засов.
— Да ты не волнуйся, граф, — продолжал с хрипотцой Фульк. — Сейчас я все допилю.
Дверца распахнулась, в проеме возникла разъяренная физиономия разбойника, и тут же связанные руки Фулька Анжуйского молотом опустились на затылок незадачливого аргуса.
[22]
Не удержав равновесия, тот упал. Стянутые узлом руки вмиг оказались у него на гортани, колено Фулька уперлось в затылок… И святой Петр, решивший было отдохнуть после тяжелого дня, со вздохом полез ставить крестик в Книге судеб.
