— «Думать» и «знать» — две разные вещи. Нам еще каким-то образом нужно доказать наши предположения. У вас есть какие-нибудь идеи?
— Как ни странно, есть. У меня было два долгих года, чтобы обдумать это. И все спланировать.
— Однако, мисс Баттерворт, — на его хорошо очерченных губах появилась сардоническая улыбка, — я не удивлен.
Одна ее бровь поползла вверх, крылья носа затрепетали, губы шевельнулись; она уже готова была ответить какой-нибудь резкостью, но в последний момент сдержалась и решила проигнорировать его сарказм.
— Я думаю, первым делом нам следует учесть, что донья Анна не могла сама совершить убийство. Патрик ухмыльнулся.
— Поэтому, — продолжала Пенелопа, повысив голос, — мы должны сконцентрироваться на людях вокруг нее. Я думаю, это верный путь.
Он медленно покачал головой, как будто не вполне верил своим ушам.
— Мы поговорим с ее соучастниками, ее слугами, городским констеблем…
— Судебным исполнителем, — поправил Даффи.
— Хорошо. Судебным исполнителем. Откровенно говоря, я весьма заинтересована этим человеком. Почему он не расследовал достаточно тщательно смерть моего брата?
— Насколько я помню, — вставил Патрик, — мистер Баттерворт упал с лошади и ударился головой об утес.
Пенелопа побледнела. Ей казалось невозможным думать о теле брата, лежащим на дне какого-то пустынного ущелья. Стараясь овладеть собой, она проговорила:
— Юстас был опытным наездником…
— Ну, вещи подобного рода случаются со многими людьми в этой стране, мисс Баттерворт. Даже с опытными. Поэтому неудивительно, что судебный исполнитель назвал это «смерть от несчастного случая».
— Возможно. Но я хочу сама выслушать объяснения этого человека. А затем, — сказала она уже спокойно, — я собираюсь поговорить с каждым, из кого можно выудить секреты доньи Анны. И я сумею их выудить! Через взятки, убеждения и что угодно еще, все что потребуется! Я чувствую уверенность, что мы сможем довести это предприятие до достойного завершения.
— И как много денег у вас на эти взятки?
Пенелопа почувствовала себя неловко и поспешила отвернуться, в надежде, что он не успеет заметить ее смущение. Неловкость заключалась в том, что ее сбережения, чуть ли не до последнего цента были истрачены на дорогу. Она рассчитывала возложить на Даффи финансирование поисков справедливости.
— Я…
— Да?
Она заставила себя посмотреть на него.
— Я вполне квалифицированная учительница живописи и музыки. Без сомнения, очень скоро я смогу заработать…
— О, без сомнения! — согласился он с полуулыбкой, — Я уверен, все здешние ковбои и проститутки мечтают научиться рисовать прелестные пейзажики и разыгрывать пассажи на фортепиано. Но пока, держу пари, вы хотите моей поддержки в этой забавной игре.
— Это не игра! — вспылила было Пенелопа. Но она не могла позволить себе обидеть его, поэтому добавила: — Конечно, если вы чувствуете, что мой план не заслуживает серьезного отношения…
— Прежде, чем мы начнем говорить о вашем плане…
Патрик вручил ей письмо, уселся поудобнее, прислонился спиной к кирпичной стене, вытянул вперед ноги, скрестил их в лодыжках и сунул руки в карманы. Наконец, устроившись, он спросил:
— Почему вы решили придти ко мне со своей информацией? Почему не к судебному исполнителю?
Неожиданно смутившись, она отодвинулась от него на несколько дюймов. Пенелопа никогда не сидела так близко к мужчине, за исключением Юстаса, конечно. И предпочитала так держаться и дальше. Конечно, так, в Англии, мужчина никогда не сел бы так близко к женщине, которую едва знал. Правда, никто из тех мужчин, не производил на нее такого странного впечатления.
И, кроме того, Патрик казался… больше, чем другие мужчины. Не физически, конечно. Это было что-то внутреннее. Вокруг него была атмосфера опасности, тайна, которая налагала на него какой-то неизгладимый отпечаток, так же как и на страну, где он жил.
Пенелопа вдруг поняла, что он смотрит на нее. Мысленно отругав себя за рассеянность, она заговорила:
— Юстас писал мне регулярно. По крайней мере, раз в неделю. Мы были очень близки. И в своих письмах он рассказывал мне о людях, которых встречал… или о которых слышал. О доне Сантосе, о его жене. — Женщина задумчиво посмотрела на него. — О вас, Елене, Джульетте.
Он внезапно помрачнел.
— И я подумала, что судя по прошлому, которое связывает или, вернее, разделяет вас, вы были бы одним из тех, кто захотел бы выступить против доньи Анны.
— Вы правильно подумали, — сказал Даффи, вставая.
— Кстати, я заметила, что Джульетты здесь нет. Она скоро вернется? Я была бы так рада увидеть ее после всего услышанного о ней… — Ее голос затихал по мере того, как изменялось его лицо. Оно застыло и превратилось в маску гнева. Брови насупились над сузившимися глазами, губы плотно сжались. Прошло несколько минут, пока он снова заговорил.
— Я не хочу обсуждать Джульетту с вами, мисс Баттерворт, равно как и с кем-нибудь другим тоже.
— Я не понимаю, почему? — возразила Пенелопа, защищаясь. — Это ваша дочь.
— Откровенно говоря, меня не волнует «понимаете» вы или нет! Я хочу вам помочь идти против доньи Анны по личным причинам. По тем же причинам я буду вам благодарен, если вы не будете больше упоминать имя Джульетты при мне.
Пенелопа с вызывающим видом встала. Она была ниже его всего на полдюйма, и ее рост позволял ей смотреть ему прямо в глаза. Ее взгляд медленно скользил по нему, как бы говоря, что его громкие угрозы и переходящее всякие границы поведение не произвели на нее никакого впечатления.
Большую часть своей жизни она имела дело именно с такими забияками. Обычно, как только мужчина понимал, что женщина была сама по себе, без защитника, который мог бы вступиться за нее, то его настоящая натура тут же начинала проявляться. Людей подобного рода так много на свете, что Пенелопа уже перестала удивляться.
Когда Пенелопа была уверена, что снова завладела его вниманием, то спокойно сказала:
— Я не привыкла, чтобы со мной говорили в такой манере, мистер Даффи.
— Не могу представить, почему, мисс Баттерворт. Ведь вы постоянно суете нос не в свои дела.
Ее каблук начал нервно постукивать по каменному полу патио, но прежде, чем она успела произнести хоть слово, он повернулся и пошел в дом. Уже открыв дверь, он оглянулся на нее:
— Вы можете остаться здесь, на ранчо. Бог свидетель, здесь полно места. Но мы не будем обсуждать ни мою покойную жену, ни ее дочь.
Только после того, как он ушел в таком раздражении Пенелопа сообразила, что Патрик относится к Джули, как к дочери Елены. Но не своей.
Любопытно…
