Эльза буквально оцепенела. Она смотрела на матушку расширенными глазами не в состоянии вымолвить ни слова.
– Ну, скажи, хоть что-нибудь! – взмолилась Анна Дитриховна.
– Селиванов не мой отец… А я не его дочь… – произнесла Эльза, пытаясь осознать смысл этих слов. – Значит, Станислав не приходится мне кузеном?! – радостно воскликнула она.
– Нет, не приходится…
Эльза бросилась к матери, обняла её и поцеловала в щёку.
– Я напрасно боялась! Мы не родственники!
– Вижу, что ты рада… Неужели ты так полюбила его? Этого бретёра и, мягко говоря, дамского угодника.
– Да, я люблю его… – призналась Эльза.
– Но он… – хотела возразить матушка, но сдержалась. – Ты в праве сама распоряжаться своей жизнью. Я не стану тебе препятствовать… Но обещай быть благоразумной!
Эльза снова поцеловала матушку и ответила:
– Обещаю.
– И тебе не интересно: кто в действительности твой отец? – не удержавшись, спросила Анна.
– Прости, mutter, но мне всё равно…
* * *
Муравин прибыл в Селиваново примерно к полудню. В последнее время у него не возникало опасений относительно того, что наследники разрушат усадьбу в поисках сокровищ. Он видел, что энтузиазм их резко поубавился. Остался разве, что у Станислава.
Трушины вели себя, как настоящие дачники. Елизавета прогуливалась по территории усадьбы с кружевным зонтиком, мальчики резвились с Мотыльком под пристальным оком гувернёра и конюха. Словом, сплошная идиллия…
Эсмеральда почти ни с кем не разговаривала, сновала по усадьбе туда-сюда с мотыжкой в руках, пытаясь, время от времени что-нибудь «сковырнуть».
…Муравин сидел в плетёном кресле под сенью веранды и внимательнейшим образом изучал «Калужский вестник». Солнце нежадно палило, день выдался жарким. Муравин дочитал статью, сложил газету и несколько раз обмахнулся ею.
– То дожди, то жара… – проворчал он.
На веранду вошла Анна Дитриховна.
Муравин тотчас встрепенулся, ибо был поистине рад её видеть.
– Добрый день, Анна Дитриховна, – встав с кресла, церемонно раскланялся Пётр Петрович.
Госпожа Ригер улыбнулась, сложила кружевной зонтик и ответила:
– Рада видеть вас в добром здравии, Пётр Петрович.
– Прошу, Анна Дитриховна, – Муравин предложил даме присесть в плетёное кресло.
– Благодарю… Жарко сегодня и душно… От земли так и парит влагой… – высказалась госпожа Ригер, присаживаясь. А затем сразу же перешла к делу: – Я хотела справиться у вас о молодой горничной… Кажется её зовут Анастасия…
– Что-то случилось? – встрепенулся Муравин.
– Да нет… Пока нет… Просто мне кажется, что у этой особы вид гувернантки, а отнюдь не горничной.
– Хм… Возможно… Я как-то не обращал внимания. Её нанимал Никанор в калужском агентстве.
– И давно она здесь? – продолжала допытываться госпожа Ригер.
– Да через несколько дней после оглашения завещания прибыла, кажется вместе с лакеем. Да того и вовсе не видно. Говорят, пьёт водку вместе с Никанором. Да-с, совсем распустились без хозяина…
– Так-так… – задумчиво протянула Анна Дитриховна. – А рекомендации у неё проверяли?
Муравин пожал плечами.
– По правде сказать, не знаю. Управляющий прислугой занимается лично. И нанимает её в одном и том же агентстве госпожи Калакутской. До сего дня никаких нареканий на её «протеже» не было.
– Калакутской говорите?.. – переспросила Ригер.
– Да-да, агентство Дарьи Арсеньевны Калакутской, самое лучшее в Калужской губернии…
Анна Дитриховна цепким взором вперилась в собеседника.
– Насколько я помню, в завещании говорилось, если ни один из наследников не найдёт сокровища стоимостью в два миллиона, то они переходят в собственность Свято– Никольского Черноостровского монастыря. Не так ли?
– Да-с… А почему вы об этом вспомнили? – удивился Муравин.
– Я точно знаю, что настоятель сего монастыря Афанасий Николаевич Калакутский. Вам эта фамилия ни о чём не говорит?
Муравин почувствовал себя как-то неловко. Он не мог понять: куда же клонит госпожа Ригер?
– Вероятно, он дядя Дарьи Арсеньевны…
– Вот и мне так кажется, Пётр Пётрович. И какой вывод отсюда напрашивается?
Муравин часто заморгал.
– Анна Дитриховна, вы мне сейчас напоминаете жандармского следователя!
– Боюсь, Пётр Петрович, как бы вам не пришлось действительно приглашать в имение жандармов.
Муравин испустил тяжёлый вздох, затем достал носовой платок из кармана просторного льняного пиджака и отёр им лоб.
– Право, сударыня… Я ничего не понимаю… – заметно заволновался он.
– Я всё объясню. Горничная Анастасия и лакей Никита – верные люди госпожи Калакутской. Та же в свою очередь защищает интересы своего дяди, в лице Черноостровского монастыря. Эта парочка, судя по событиям в усадьбе, всячески старалась внести сумятицу в процесс поиска сокровищ. И надо признать им кое-что удалось… По крайней мере, мне так показалось из письма дочери.
Муравин в очередной раз отёр пот со лба.
– Господи… Анна Дитриховна, вы мне открыли глаза! Так что же мне делать?
– Думайте, Пётр Петрович, думайте…
– Я немедленно поговорю с Никанором! – Муравин порывисто встал и уже собирался покинуть веранду.
– Боюсь, что он заодно с Калакутской… – сказала ему вслед госпожа Ригер.
Муравин застыл на месте…
* * *
Эльза, окрылённая разговором с матушкой, направилась к Станиславу, который в уже в который раз обследовал привратницкую. Фрол не в состоянии вынести очередного вторжения в его родимую хибару, втихаря в сарае глушил горькую, занюхивая рукавом своей косоворотки, периодически выдавая нечто вроде:
– Аспиды… Как есть аспиды… И куды токмо от вас деваться? Эх, туды … твою в качель! Чаво бы барину нормальное завещание состряпать?.. Ан, нет… Всё ни хай как у людей…
Потом он заплакал, как ребёнок, и стал причитать:
– А барин-то какой был… Родимый, на кого ж покинул нас?.. Неужто на аспидов энтих? Да чаво они в жизни смыслят-то? Птенцы желторотые…
Так он убивался, покуда в сарай не заглянул Никита.
– Ты что ж, любезный, пьёшь в одиночку? – с укором произнёс он.
– Ан не с кем… – ответил Фрол и развёл руками. – Выпьёшь?
– Чаво ж не выпить с хорошим-то человеком? Наливай…
Фрол посмотрел на бутылку, икнул и сказал:
– Не серчай, друг… Стаканов-то нету…
