Сердце его затрепетало, однако он не смог вспомнить имени хозяйки некогда пленившей его сердце. Кушка с криком пролетела над его головой, будто приглашая зайти. Повелев остановить карету чуть поодаль, сановник приказал своему другу-наперснику Корэмицу доложить о его приезде в стихотворной форме.
Тот повиновался господину и уверенным шагом отправился к дому. У западной боковой двери расположились несколько дам. Голоса женщин показались ему знакомыми. Он кашлянул, дабы привлечь к себе внимание. Дамы притихли, воззрившись на незнакомца с нескрываемым удивлением. Тот же передал им стихотворное послание Гензи:
Могла ли кукушка
Сюда, в этот сад, не вернуться?
Слышишь? – кричит
Возле дома. Не ей когда-то
Мы внимали вдвоём с тобой?
Хозяйка маленького домика, сделала вид, что не поняла смысл послания. Хотя прекрасно догадалась о кого оно.
Разочарованный Корэмицу поспешил обратно к господину. И рассказал о поведении хозяйки. Гензи тяжело вздохнул, подумав: «Вероятно, она права, что поступила подобным образом. Получается так, что всякая женщина становится источником моего беспокойства. Не забываю я и тех, с кем виделся однажды…»
Гензи продолжил свой путь и достиг дома бывшей императорской наложницы. Кругом было тихо, безлюдно, невольно печаль сковала его сердце…
Он прошёл в покои госпожи Рэйкеден. За увлекательной беседой о делах минувших дней они не заметили, как землю окутала ночь. На небе плыл двенадцатидневный месяц. В распахнутые окна поникало дивное благоухание цветов померанца.
Госпожа была уже не молода, но привлекала чрезвычайной утончённостью и душевным благородством. Невольно Гензи подумал, что покойный не уделял наложнице должного внимания. Тут снова на него нахлынули воспоминания былых дней – стало нестерпимо грустно и больно…
Где-то рядом прокричала кукушка. Гензи встрепенулся: «Неужто эта птичка летела вслед за мной?» И у него родились строки:
Видно сердцу её
Мил аромат померанцев —
Кушка спешит
В сад, где цветы опадают,
Всем другим его предпочтя…
А затем Гензи произнёс:
– Мне следовало бы приходить сюда всякий раз, как меня начинают одолевать воспоминания. В беседах с вами я черпаю утешение, хотя в то же время они становятся для меня источником новых раздумий и печалей. Окружающий нас мир безжалостно меняется, меняются и люди с кем можно поговорить о прошлом. Вероятно, вам тяжело развеять тоску…
Госпожа печально улыбнулась, затем проследовала в спальню со словами:
В мой заброшенный дом
Давно никто не заходит.
Но вот у стрехи
Расцвели померанцы и гостя
На миг заманили сюда…
Все женщины, с которыми встречался Гензи, и даже от случая к случаю, несомненно, были особами незаурядными, каждая из них обладала своими достоинствами. Возможно, поэтому Гензи в течение многих лет оказывал им расположение, и они отвечали ему привязанностью. Разумеется, бывало и такое, когда возлюбленная устремляла сердце к другому мужчине. Гензи мирился с этим, объясняя это очередным проявлением непостоянства этого мира. Как и та женщина в доме у реки…»
[66]
Глава 9
Хикайру – ожидание
В конце двенадцатой луны во дворец постепенно стали стекаться высшие придворные, столичные аристократы и люди рангом пониже (поэты, художники, порицатели), чьё присутствие при предстоящих родах считалось необходимым.
Вокруг дворца появились шатры из плотной китайской шерсти. Внутри каждого из них полыхали, щедро распространяя тепло, по две-три жаровни-хибаты.
Ночами многочисленные гости располагались на мосту или же на веранде в восточном крыле, беспорядочно музицируя до рассвета. Молодые придворные, не слишком искусные в игре на кото и флейте, соревновались в умении возглашать сутры или же распевали песенки, которые тут же сочиняли столичные поэты.
Многие фрейлины, покинувшие службу у Яшмовой госпожи, ради того, чтобы жить дома в кругу семьи также прибыли во дворец. Привыкшие к домашнему покою и уюту они с трудом переносили пребывание в одном из павильонов. И даже жалели, что оставили столицу, потому как в царившей вокруг суете совершенно лишились покоя.
В эти дни Митинага и Мурасаки встречались только лишь на людях, уединиться им было просто негде. К тому же среди приглашённых гостей числился Фудзивара Нобутака, муж старшей фрейлины, и вторая жена регента.
Мурасаки вяло поприветствовала своего супруга. Тот не обиделся, решив, что жена слишком устала, прислуживая императрице. Сановник даже испытывал гордость за неё: не каждой фрейлине довелось так возвыситься. К тому же Мурасаки обладала редкостным литературным даром. Нобутака непременно находил время для прочтения новых глав о Гензи.
По приказу императрицы Мурасаки пригласила дам в её покои. Акико собственноручно одарила каждую гостью флакончиком благовоний.
В этот день старшая фрейлина так устала, что вовсе не хотела проводить ночь в объятиях своего супруга. Тот же разбил шатёр подле дворца и с нетерпением ожидал Мурасаки. Ей ничего не оставалось делать, как отправиться на свидание…
Нобутака был нежен и предупредителен. В какой-то момент Мурасаки показалось, что муж знает о её связи с Фудзиварой Митинагой. И она подумала: «Ну и пусть… В конце концов, жизнь так коротка… Мой муж познал многих женщин… А я всего лишь трёх мужчин…»
Нобутака, развязав ленту, поддерживающую кимоно супруги, хоть и был объят нетерпением и страстью, всё же нашёл время и прочитал специально сочинённые для такого повода стихи:
Любовью истомившись,
Наверное, растаю я, —
Как первый иней, что покрыл
Живую изгородь из хризантем
В моём саду.
[67]
На следующее утро супруга Митинаги, дабы выказать своё почтение, (а возможно и нечто другое) отправила Мурасаки со своей компаньонкой шёлковую ткань, благоухающую ароматом хризантем. Компаньонка смиренно поклонилась фрейлине, протянула ткань и произнесла:
– Моя госпожа прислала вам этот подарок, дабы отпугнуть старость. И приказала пожелать, чтобы вы не утратили своей красоты и молодости.
Мурасаки прекрасно знала этот обычай: если обтереть лицо тканью, пропитавшейся за ночь росою с хризантем, то это сохранит молодость. Однако она заподозрила госпожу регентшу отнюдь не в лучших побуждениях.
