Впрочем, никого из ариан и язычников, противящихся смене веры, Хлодвиг в своем королевстве и не собирался притеснять в дальнейшем, мудро решив проявлять веротерпимость. Собственно, даже для него самого обращение в христианство, равно как и (в свое время) – в арианство, было, прежде всего, политическим шагом. Чего уж греха таить: своим столь неожиданным поступком он в первую очередь преследовал цель получить признание Рима, а в случае необходимости – и его поддержку. Как духовную, так и военную.
В то же время, памятуя о явлении ему ангела на поле брани под Толбиаком, Хлодвиг отчего-то не сомневался более в божественном провидении и в благоволении к нему Всевышнего. Потому, не желая пренебрегать знаком свыше, приказал даже расшить праздничную мантию, в которой предстанет перед населением Реймса, золотыми лилиями, а впоследствии поместить сей благородный цветок и на свой штандарт.
…Весной следующего года, будучи уже крещеным христианином, король Хлодвиг принял в суассонской резиденции послов Анастасия, императора Восточной Римской империи. Со всей подобающей случаю торжественностью те вручили ему грамоту о присвоении титула консула, а чуть позже облачили его – в базилике Святого Мартина – в пурпурный плащ-палудаментум и водрузили на голову венец, усыпанный драгоценными камнями. После этого король в сопровождении свиты и римских послов проделал верхом на лошади путь от базилики до храма Сен-Пьер, в коем венчался с Клотильдой, разбрасывая направо и налево золотые и серебряные монеты на радость высыпавшему на улицы народу, на все лады славившему своего повелителя. Именно с того дня король франков Хлодвиг стал именоваться Хлодвигом Августом.
* * *
Время шло, Тьерри исполнилось пятнадцать лет. Благодаря ежедневной физической работе на конюшне он заметно вытянулся и выглядел теперь хотя и худым, но сильным и жилистым. Коннетабль Андсвар, несмотря на то, что жена прожужжала ему все уши по поводу нежелательной дружбы их сына с бастардом, искренне привязался к смышленому парнишке и на сетования супруги не обращал нималейшего внимания. К тому же он до сих пор не мог забыть красавицу Амалабергу. А поскольку при жизни в ней наряду с франкской текла и саксонская кровь, по сей день переживал ее смерть как смерть родного человека.
От отца Тьерри унаследовал густые черные волосы, которые заплетал теперь по франкскому обычаю в косу, лицом же был похож на мать. Его большие серые глаза изо дня в день напоминали коннетаблю о столь стремительно и несправедливо угасшей красоте Амалаберги. На самом деле Андсвар даже сам себе боялся признаться, что всегда был тайно влюблен в прекрасную королеву, ставшую наложницей и покинувшую бренный мир при крайне трагическом стечении обстоятельств.
В последнее время Андсвар стал доверять Тьерри и сыну Эйнару и более серьезные дела, нежели чистка лошадиных стойл. А однажды даже разрешил вдвоем отправиться на Эну
[45]
. Юные помощники с восторженными криками быстро оседлали коней и верхом, ведя за собой в поводу еще по две лошади, направились к реке.
На берегу они спешились, развязали пояса, скинули туники и принялись выполнять задание коннетабля – мыть и чистить лошадей. Неожиданно Эйнар спросил:
– Тьерри, а правду говорят, что сенешаль Гортран учит тебя римскому
[46]
языку?
– Правда, – подтвердил Тьерри, усердно водя по спине рыжей лошади щеткой из свиной щетины. «И не только языку, – добавил он мысленно. – Еще и владению мечом. Правда, вместо настоящего оружия мы используем пока деревянные палки».
– А зачем он тебе, если ты вместе со мной работаешь в конюшне? – не унимался приятель.
– Не знаю… Может быть, пригодится, – неопределенно пожал плечами Тьерри.
– Тогда скажи что-нибудь по-римски! – попросил Эйнар. – Интересно же!..
– Вот видишь, даже тебе интересно! Потому я и хожу к сенешалю по вечерам. Ну ладно, что сказать-то?
– Да что хочешь! Что первое на ум придет…
– Хорошо… E fructu arbor cognocitur.
– Красиво звучит! А что это значит?
– Яблоко от яблони недалеко падает, – перевел Тьерри.
Эйнар, продолжая машинально чистить лошадь, задумался: «Если яблоня – король Хлодвиг, тогда, значит, яблоко – Тьерри. И куда он, интересно должен упасть? Если недалеко, то…». Внезапная озарившая мысль испугала Эйнара, и от неожиданности он даже выронил щетку. Та, успев набухнуть от воды, да еще и в металлической оправе, свалилась в реку и, булькнув, быстро пошла ко дну.
– Ну вот, теперь от отца влетит, – вздохнул юноша, возвращаясь к действительности.
– Не волнуйся, Эйнар, сейчас достанем, и твой отец ничего не узнает!
Тьерри знал, что его друг боится нырять, поскольку едва не утонул два года тому назад: спасли лишь по чистой случайности. Поэтому сам зашел по грудь в воду, глубоко вдохнул, наполнив легкие воздухом, и нырнул в глубину. Отсутствовал Тьерри недолго, но Эйнару показалось, что вечность. Наконец смельчак появился над поверхностью воды, гордо держа в одной руке щетку, а в другой – непонятный предмет, тускло блеснувший в лучах солнца.
– Держи! – Тьерри бросил щетку Эйнару, и тот ловко поймал ее.
– А что это еще ты там нашел?
– Похоже, короткий скрамасакс, – ответил Тьерри, выбравшись на берег. Он провел по клинку рукой, снимая с него тонкий налет ила. – Вполне, кстати, прилично сохранился, если не считать зазубрин и слегка подпорченного водой металла. Наверное, лежал здесь еще со времен осады Суассона…
– Давай отнесем кинжал кузнецу, чтобы он привел его в порядок, – предложил Эйнар.
– Не стоит, – отказался Тьерри. – Придется объяснять, где я взял оружие, а если скажу, что в реке, вряд ли кузнец поверит. Да и другим потом растрезвонит… Так что ты тоже не болтай лишнего, будь другом…
– Буду нем как рыба, – пообещал Эйнар.
…Тьерри и Эйнар вернулись в королевскую конюшню и сдали до блеска начищенных лошадей довольному коннетаблю. Эйнара так и подмывало рассказать отцу о находке, но он сдержался.
Тьерри же, выйдя на улицу, вынул из-за пазухи скрамасакс, обмотанный тряпицей, выданной коннетаблем для обтирания лошадей после мытья, и оглянулся в поисках укромного места. Заметив лежащий неподалеку от конюшни валун, подошел к нему и осмотрел со всех сторон. Дожди и ветер промыли под камнем узкую щель – в нее-то Тьерри и поместил свою находку. Неожиданно он испытал незнакомое ему доселе чувство уверенности. Еще бы! Теперь у него есть оружие – атрибут, которым владеют только настоящие воины. Гордость буквально переполняла юношу, но, увы, поделиться своими ощущениями он не мог ни с кем, кроме Эйнара.
* * *
Хлодвиг меж тем получил известие с юга Аквитании: союз аквитанских племен поднял мятеж в Бордо. Причем бунт распространился так быстро, что вскоре охватил Тулузу и почти весь Лангедок, населенные покоренными вестготами. В своем донесении наместник Лангедока выражал резонные опасения, что мятежники со дня на день могут получить поддержку из-за Пиренеев от собратьев иберийских вестготов: иначе, полагал он, бунтовщики ни за что не решились бы на столь дерзкий шаг.
